Валентин Блакит - Возвращение на Сааремаа

- Отставить! Пройдись в первом секторе, - приказал Шпаковскому.

Тот, видимо, понял команду по-своему - компенсация за сорванный «луч», бодро, не скрывая радости, отрапортовал «слушаюсь», скользнул по линии горизонта справа-налево, застыл на побережье и вдруг - в световой полосе совсем невдалеке, в километре, может, меньше, заметался... заяц! Серый одурело бросался из стороны в сторону, застывал свечой на месте, не в состоянии сориентироваться, найти спасение от ослепительного света. Шпаковский видел его и без оптики, покачиванием луча провоцировал на еще более отчаянные броски. Мелькнула в памяти примета из деревенского детства: встретить зайца - к добру...

- Командир, - послышалось в наушниках. - Супрунова пошлем, он их голыми руками берет...

Предложение Шпаковского было заманчивым, однако не задумываясь, приказал ему взять луч вправо, а вскоре вновь влево: тем временем зайца уже и след простыл. Вы­ждав минутку, подал команду «рубильник» - и луч мгновенно погас, оставляя за собой красноватый отблеск осты­вающих графитовых стержней.

Густая, до боли давящая на глаза тьма возвратила к не ве­селым конфликтным реалиям. «Не ломать через колено». Хорош Шпаковский! А что делать! Не переломишь сразу - пригнется и вновь распрямится, чтобы сломать тебя...

В помещение возвратился последним - задержался с Ревой. Оказывается, заступать в караул не его, а Супрунова очередь. Рева должен отдыхать и заступить на дежурство, когда под утро, отсветив, все отойдут ко сну. А он будет и за караульного, и займется делами по кухне, когда станет со­всем светло.

- Извини, не знал, - сказал Реве. - Попался первый под руку. Потерпи минутку: поужинает Супрунов - и подменит.

В учебном отряде после «луча» обычно делали разбор действий расчета. Не знал, практикуется ли это здесь, но ре­шил отметить филигранную работу первого номера - Шпаковского, четкость и синхронность третьего - Соболева, и удивился, с каким воодушевлением воспринята его похвала. И впрямь, подумал, доброе слово каждому приятно.

- Вот и еще одна причина! - подхватил Супрунов. - Встреча нового командира - раз, первый его «луч» - два, можно сказать, награды Шпаковского и Соболева - три. Бог троицу любит! Прошу отведать трапезу... - артисти­ческим жестом показал на стол в притемненном углу. - С девчатами оно, конечно, было бы веселее по такому тор­жественному случаю, но хрен с ними - нам больше доста­нется. Прошу...

Подошел, глянул на уставленный яствами стол - и чуть язык не проглотил: с убогих алюминиевых солдатских таре­лок немо вопили сказочной вкуснотой тонко нарезанные, почти прозрачные ломтики сухой полендвички, покрупнее - куски подсушенного окорока и вообще роскошь - сушеная колбаска домашнего изготовления, еще что-то непонятное, но ужасно аппетитное.

Супрунов нагнулся и достал из-под стола невиданной формы роскошные бутылки.

- Что это?!

- Нормальный продукт! В этой - доведенный до употре­бительной кондиции спиритус, а в этой - щедрый подарочек морского бога Нептуна, - пояснил Супрунов. - Тебе, конеч­но, нептуновки плеснуть?

Понял, что изгнание девчат - лишь цветочки, а вот со­зрели и ягодки...

- Товарищ ефрейтор, - пристально посмотрел на Шпа­ковского строгим взглядом. - Возьмите спиртное и вылейте, а лучше - разбейте. О камень во дворе, стекло приберем зав­тра...- Как? - не совсем понял тот. - Шутишь, командир...

- Не шучу. Выполняйте!

Шпаковский не сдвинулся с места. Чувствовалось, что совершить такое «кощунство» он не в состоянии. Ничего не оставалось, как самому взять по бутылке в руку и напра­виться к двери.

- Поставь на место! Не твоя... - вскочил и преградил путь Супрунов. - Да я у тебя на голове разобью, салага! - Схватил за бутылку.

Выдержал его тяжелый, полный решимости взгляд и за­орал, не узнавая своего голоса:

- Сми-и-рр-но! Ша-агг влево! - и не поверил своим гла­зам: Супрунов машинально опустил руки и так же маши­нально уступил дорогу, не давая себе отчета, что делает, не понимая, что спасовал, спасовал вовсе не перед ним, млад­шим сержантом, салагой, а перед этим звучным, решитель­ным, магическим воинским «смирно!», спасовал самопроиз­вольно, на уровне подсознания, инстинкта.

Жалостливый звон разбитых бутылок вверг всех в глубочайшее уныние, породил гнетущую тишину, еще более наэлектризованную, взрывоопасную, чем после изгнания девчат. Никто не садился и его не звали к столу. Питал надежду, что, как и в первый раз, очередной «луч» не­много разрядит атмосферу. Однако как вышли светить мрачными, молчаливыми, так и возвратились. Он понимал их: старались, с фантастическим гостеприимством собра­лись встретить нового командира. Такие яства где-то до­были - из посылок приберегли или девчата принесли, симпатичную блондиночку удружили, а он!.. Он их пони­мает, они не понимают и вряд ли способны понять... Си­лой обстоятельств он загнан в угол, где нет иного выхода, кроме: либо - либо... Либо принимает их подношения, их правила: живи - не тужи и дай жить другим - и в точно­сти повторяет судьбу предшественника, либо... Кажется, для них непостижимо, что он всерьез способен избрать для себя второе «либо». Но странно получается... При зна­комстве, неоднократных встречах с ними на заставе ни один добрым словом не обмолвился о бывших командирах, сделавших когда-то свой выбор... Поразительно, удивительно получается. Видимо, правда: на добреньких воду возят, а повозив, - и не вспоминают. Чаще долго помнят строгих, жестких, даже жестоких, вовсе самодуров и от­кровенных придурков. В армии и на гражданке. О добря­ках, парнях-рубахах вспоминают, когда прижмет, припе­чет... И они, видимо, уже вспомнили, а если еще не вспомнили, то обязательно вспомнят своего последнего командира, застуканного «батей», разжалованного за кол­лективную пьянку с подчиненными и сосланного четвер­тым номером на необитаемый островок.