Феликс Кандель - День открытых обложек

А ему – лишь бы страницу заполнить.

Возмутятся на пороге вечности.

Нимбами закачают:

– Жил на Святой Земле и не выучил язык? Во всем его совершенстве?.. Кто поймет тебя тут?

Ответит:

– Обещаю. Постараюсь. Сделаю всё от меня зависящее – родиться на той земле. Чтобы ее язык стал отечеством.

Смилуются светлые ангелы:

– Ладно уж. Пойдешь прежде на курсы‚ заучишь согласные‚ гласные сами прибьются‚ а там видно будет...

Вселенная полна мифами, легендами…

…мечтательной крайностью, несопоставимой с житейским пространством, а значит, полна чудесами, вознесенными над нашим пониманием, тайнами глубин запредельных, – стоит приглядеться, прислушаться, заглянуть в укрытия, куда они запрятались от неверия и насмешек.

Если существует метафизика, учение о сверхопытном и сверхчувственном, существует и метапроза в таинствах и простоте запредельного.

Метапоэзия.

Слово. Звук. Жест и цвет.

Сказано – не доказано: раз в сотню лет является на небе мечтательная звезда‚ сошедшая с орбиты. Вводит в затруднения кормчих‚ путает карты с исчислениями, с путей совращая, отчего корабли сбиваются с курса‚ бьются о рифы‚ уходят под воду на погребение.

Раз в сотню лет проходит стороной блуждающий вестник, судьба которого вне случая, устраняет сомнения обновителем помыслов, взламывает преграды к подступам разумения, стирает отличия между мнимым и истинным к расширению просторов духа.

«Однажды я был высажен среди людей и внедрен в них как один из них», – Райнер Мария Рильке.

Сочинители миражей‚ музыки-художеств, посланцы иных сфер‚ существа с содранной кожей, – им придается душа без определенного места жительства, в беспредельности пребывания. Душа отправляется в полет, плоть оставив под залог, и объявляется в минуты прозрений, чтобы передохнуть в нескладном теле и вновь отправиться в скитания, – так разъяснил специалист, которому доступны глубины мятущихся душ.

Специалисту можно поверить.

– Знают ли избранники о своем призыве?

– Угадывают.

– Хотят туда‚ откуда присланы?

– Очень даже хотят.

– Берут ли их?

– Кое-кого берут, одолженных на миг. Остальные обрастают кожей, в иссушающей безвестности.

– Не велика ли Божья расточительность?

– Не нам судить.

Человека выгнали из рая, лишили поэзии, и он перешли на прозу. Единицы пробиваются к райским кущам, где поэзия еще теплится, потому и говорят: ах, какое трепещущее поэтическое создание! И хоть бы один сказал: какая возвышенная прозаическая натура!..

Как-то прочитал, а, может, услышал.

Про Арсения Тарковского, поэта редкостных просветлений, в тоске по легкокрылой прелестнице, взлет которой в строфе его.

Из тени в свет перелетая,

Она сама и тень и свет,

Где родилась она такая,

Почти лишенная примет?

Она летает, приседая,

Она, должно быть, из Китая,

Здесь на нее похожих нет…

Сидел поэт на дачном участке, возле ягодных и плодовых произрастаний, заглянул на огонек сосед, спросил без умысла:

– Арсений Александрович, не подскажете рифму на «яичницу»?

У поэта, должно быть, дернулась щека, нерв пробудился в зубе, а супруга поэта воскликнула с возмущением:

– Не причиняйте ему боль!..

Из устава ордена бабочек, который пора предложить читателю.

Физиология у бабочки – порхание: не стоптать башмаки.

Слово в полёте – та же бабочка, однако прочее летающее‚ взмывающее и опадающее не считается бабочкой‚ пока не докажет обратного.

Стрекозы принимаются в бабочки в исключительных случаях, с испытательным сроком.

Пункт категорический, в завершение устава. Пегасы не относятся к бабочкам: крылья – не повод для воспарения.

Пожалуйста, не улетай,

О госпожа моя, в Китай!..

Вот и тебе довелось ощутить, и тебе.

Боль, которую способен причинить глагол, существительное с прилагательным.

Прежде была радость, только радость. Исчерканные к вечеру записи. Иступленные карандаши. Восторг от проклюнувшегося слова‚ восторг и потрясение‚ точно у девочки‚ когда набухают припухлости на груди. Капелька удачи не помешает, и вечерами, после добычливого дня, неожиданный поворот сюжета выпрямлял ненадолго спину, удачное сравнение укрепляло поступь.

– Можешь погордиться до того дерева.

Шел – раз за разом повторял фразу, которая удалась, но вот и дерево, предел твоей гордости.

– Ладно уж. Погордись еще.

– Вам хорошо, – огорчается сведущий сочинитель. – Вы, теперешние, мало знаете. А я придумаю – было у того, у этого… Перо из рук валится!