Кристен Рупеньян - Ты знаешь, что хочешь этого

Голой она выглядит потрясающе, даже под флуоресцентным светильником, – маленькая и подтянутая, как мне нравится, – но вместе с тем я украдкой осматриваю ее на предмет синяков, гадая, не третий ли я типа на этой неделе, кого она просит себя ударить. Но никаких следов на ней нет. Ни порезов, ничего. Совершенно обычная девушка.

Я забираюсь к ней в душ, и мы целуемся, и она немножко мне сосет, но я не очень откликаюсь, потому что на меня давит то, что нам предстоит. Вскоре становится ясно, что минета не выйдет, поэтому я ей говорю: эй, давай просто обниматься, и мы обнимаемся, но через пару минут она отступает в сторону и начинает намыливаться, глядя поверх моего плеча, как будто там что-то очень интересное. Я решаю, что таким образом она дает мне понять, что она не смотрит, и что сейчас самое время ее ударить.

И я ее бью. Не всерьез. Так, легко и бережно тычу. Вроде как щекочу кулаком ее нос.

Пожалуйста, пусть этого будет достаточно, думаю я.

Недостаточно. На секунду у нее на лице отражается полное презрение. Она говорит:

– Относись ко мне серьезно, Райан. Это не «изо всех сил». Ударь меня по-настоящему. Ладно?

Она начинает мыть голову шампунем, и это выгадывает мне немножко времени, но я понимаю, что типа часики тикают, и теперь меня заполняет страх, все тело, я чувствую, как руки слабеют и как сдавливает грудь. Есть грань между дурачеством и реальностью; мне нужно оказаться там, где я еще не причиню ей вреда, но ей будет достаточно, а это опасно узкий участок; высока вероятность просчитаться. Конечно, какая-то часть моего мозга мне говорит: чувак, тебе не обязательно это делать, тебе не нужно идти по этой дорожке. Но другая часть меня думает, как она извинялась, что напугала меня, и как я поклялся, что все с ней в порядке, пусть она и просит такого. Я не хочу брать эти слова назад. Я хочу суметь дать ей то, о чем она меня попросила, правда.

И вот мы в дурацком положении, она все время посматривает на меня, все резче, типа, ну давай, чувак, давай, просто ударь меня по лицу, а вода становится холоднее, и она уже всерьез бесится, но поскольку ей надо притворяться, что она этого не ждет, чтобы все сработало, она все мылит волосы и вздыхает, а я сжимаю кулак и ору на себя: давай, давай, давай…

И даю. Размахиваюсь и бью ее, по-настоящему.

Она падает. На лету издает такое долгое мелодраматическое «уууууф», а когда падает на пол, у нее из носа в слив стекает струйка крови. Маленькая. Но все же.

Я такой:

– Черт! Ты цела?

Меня тут же скручивает. Я думаю: господи, а если она умерла? Представляю, как меня арестуют, как приведут в суд, как мама будет плакать, а меня отправят в тюрьму в кандалах. Думаю: мне придется избавиться от ее тела, потому что мне никто в жизни не поверит, если я расскажу правду.

Я нагибаюсь, чтобы проверить ее пульс. Она открывает глаза, и вот я ее партнер-идиот в школьном спектакле, который забыл слова, она шипит:

– Я нормально, но ты должен ударить меня ногой.

Она опять закрывает глаза, и, знаете, в ту секунду я ненавижу эту девчонку, и она меня, уверен, тоже ненавидит. Я точно знал, что она думала: она искала крутого парня, который пойдет с ней в то темное место, где она заперта, а вместо этого нашла какого-то труса, у которого слишком плохо с головой, чтобы велел ей проваливать, но еще и слишком боится сделать то, что обещал.

Я до тех пор особо и не думал, как буду бить ее ногой, потому что зациклился на ударе по лицу, но теперь все еще хуже: ударить ее, когда она лежит с закрытыми глазами, беззащитная, свернувшись в позе эмбриона, словно пытается защититься от меня. Про это даже поговорка есть – про то, как нельзя бить лежачего. Я стою над ней под ледяным душем мотеля, пытаюсь шевельнуть ногой и не могу, просто не могу. Но я знаю, что пока этого не сделаю, ничего не кончится. Может, в альтернативной вселенной другая версия меня поднимает ее, заворачивает в полотенце и говорит: «Милая, я тебя уважаю, но ты заслуживаешь лучшего, мы оба заслуживаем лучшего», – или еще какую-нибудь чушь. Но если бы я жил в той вселенной, ее бы здесь не было, я бы не жил в этом мотеле; по крайней мере, та версия меня отнесла бы это чертово покрывало в химчистку и сказала бы ей, чтобы не лезла на кровать в обуви. В том мире был бы какой-то смысл. Но в этом я смотрю на девушку сверху вниз и думаю: да пошла ты на хер, дамочка, потому что я знал, что моя жизнь дерьмо… но не понимал насколько, пока не появилась ты.

На реабилитации говорят о том, каково коснуться дна, и я хочу сказать, что это было мое дно, когда я стоял над той голой девушкой и готовился ударить ее ногой в живот. Сочетание ответственности и бессилия – по правде говоря, стоя над ней, я с совершенной ясностью понял, что мне некого винить, что я сам дал своей жизни полностью выйти из-под контроля. Все, что я делал, привело меня в эту точку: каждый выбор вел меня сюда, к этому.