Эрик Нойч - Мир на Востоке

Айзенштадт все еще считался новостройкой. Нехватки ощущались буквально во всем. Старая городская школа — мрачноватое кирпичное здание кайзеровских времен (так же как и вокзал, и до смешного маленький почтамт) — уже давно не вмещала детей, появившихся в городе, ибо с окончанием строительства каждого нового многоквартирного дома в Айзенштадт переезжали новые семьи. В школьном здании было всего десять кабинетов, а детей — уже больше двадцати классов, и в каждом нередко по сорок учеников. В новой части города уже сооружалось современное школьное здание, однако до конца строительства было еще далеко. Поэтому школе были выделены самые разные помещения, и Ульрике еще повезло, что из-за беременности ее оставили в главном здании. Другие учителя где только не проводили занятия, даже в полуразвалившемся старом замке, и частенько, закончив урок, усаживались на велосипед и мчались в другой конец города — на следующий урок. Многие наверняка показывали при этом неплохие спортивные результаты.

Каково было директору, работая в таких условиях, сохранять хотя бы маломальский порядок, а тут еще новички вроде Ульрики пытаются экспериментировать, проявляют инициативу, подвергают сомнению давно апробированные и оправдавшие себя методы. Как здесь сохранить спокойствие?

Вначале Ульрика, разумеется, опиралась на оценки, поставленные ее предшественником. Однако по мере знакомства с классом и по результатам опросов и контрольных она все больше убеждалась в том, что прежние оценки не соответствуют знаниям ребят. Вероятно, Ульрика была строже к ученикам, чем ее заболевший коллега, и совершенно не обладала способностью закрывать один, а то и оба глаза на печальное положение дел. Самое большое расхождение между ними было в оценках по двум основным предметам: немецкому и русскому языкам.

Обеспокоенная этим, Ульрика, несмотря на протесты Ахима, допоздна засиживалась над учебниками и методическими пособиями — ей хотелось как можно быстрее преодолеть отставание ребят, к тому же ей казалось, что она тоже виновата в слабых знаниях учеников, из-за собственной неопытности или ошибок в методике — ведь ее специальностью были не немецкий и русский, а химия и биология.

Ульрика решила проводить дополнительные занятия с теми ребятами, которых, объективно говоря, нельзя было аттестовать не только за седьмой, но и за шестой класс. Это отнимало много сил и времени, но, когда она увидела первые результаты своих усилий, ей показалось, что это она, а не ее ученики, заслужила наконец лучшую оценку.

Только с одним мальчиком, как она ни билась, ничего не выходило. Звали его Райнер Гариш, и скоро он стал для нее не просто неуспевающим учеником. Случай Райнера Гариша стал, так сказать, прецедентом.

Ульрика никак не могла упрекнуть себя в том, что этот мальчик вызывал у нее неприязнь. Напротив. Она вообще любила детей, всегда готова была похвалить, даже за самые минимальные успехи. Ведь этот Райнер, в отличие от некоторых других мальчишек в классе, не был ни лентяем, ни олухом. Он держался даже чересчур тихо, робко, часто сидел задумавшись и склонив набок свою кудрявую голову, словно спал с открытыми глазами, и всякий раз вздрагивал от испуга, когда Ульрика обращалась к нему с каким-либо вопросом. Нередко мальчишки и девчонки в классе дразнили его, и он с трудом сдерживал слезы. Ульрика, когда замечала это, всякий раз им строго выговаривала. Ей было искренне жаль мальчика.

Однако, как она ни билась, толку не было. Тогда она решила пойти к нему домой. Из сведений, записанных в классном журнале, Ульрика знала, что мать мальчика — вдова, одна растит двоих детей, работает на комбинате и недавно переехала в новую квартиру. Может, у мальчика в семье плохая обстановка и это мешает ему учиться?

Однако она ошибалась. Луиза Гариш была, как в этом уже мог убедиться Ахим, женщина решительная и энергичная, в ее внешности было что-то южное, даже цыганское, сын и в этом совершенно не походил на мать. В их квартире, точно такой же, как у Ульрики, царили идеальная чистота и порядок. После того как обе женщины преодолели смущение, Луиза рассказала, что всю отделку квартиры пришлось взять на себя: красить, белить, обои клеить. Помогал ей только сын. Нет, мужчина в доме ей не нужен, да и детям нелегко было бы привыкать к чужому человеку… Словом, они разговорились по душам.

Замуж Луиза вышла в войну, толком даже не зная будущего мужа. С фронта он не вернулся. Дочка росла у ее родителей в деревне, но с сыном, зачатым во время короткого солдатского отпуска, она не хотела расстаться. В Магдебурге бомбежки усиливались с каждым днем, и однажды во время воздушного налета ее с малышом засыпало в подвале бомбоубежища. Откопали их только спустя двое суток, которые она провела в неописуемом кошмаре.