Эрик Нойч - Мир на Востоке

Когда появился Кюнау, дружинники лежали у карьера, чистили оружие, наслаждались последними лучами осеннего солнца и отдыхали от муштры. Кюнау начал свое выступление с того, что вытащил из кармана последний номер «Факела» и, помахав им над головой, похвалил написанную Ахимом передовицу.

— В Венгрии, — объяснял он, — контрреволюционный мятеж, а не народное восстание, как заявляют наши враги. Премьер-министр Надь открыл границы фашистам и хортистам, они проникли в страну через нейтральную Австрию. Именно они устроили кровавую резню: убивали коммунистов, таких, как вы, сознательных рабочих. Нынешним летом уже была попытка устроить подобный путч и в Польше, но она потерпела крах. А что делается в остальном мире? В Западной Германии запрещена Коммунистическая партия. Упрятаны за решетку многие борцы за мир. А преемника Гитлера — гросс-адмирала Деница, — наоборот, выпустили из заключения. Махровый реакционер Штраус — именно ему принадлежат печально известные слова «лучше мертвый, чем красный», — назначен боннским правительством на пост министра обороны. Британия и Франция угрожают Египту, они не могут примириться с потерей Суэцкого канала. Мешая народам, ставшим на путь демократии, усиливая борьбу с прогрессивными течениями внутри своих стран, империализм стремится отвоевать утраченные им позиции.

Характеризуя международное положение, Кюнау почти дословно процитировал передовую из «Факела», написанную Ахимом. Вероятно, таким образом он хотел прекратить их ссору, начавшуюся еще в апреле, когда Кюнау и в самом деле удалось добиться, чтобы Ахима не пропускали на комбинат. Стоило ему на проходной вытащить свое удостоверение с надписью «Пресса», вахтеры угрюмо бросали: «Вход запрещен». Однако он просто перестал бы уважать себя как журналиста, если бы все же не нашел возможностей проникать на комбинат, разговаривать с рабочими и получать нужную ему информацию. Для этого существовало много разных способов. Помогал и Хёльсфарт. Однажды Ахим под покровом темноты даже через забор перелез.

Когда Кюнау стало об этом известно, он вне себя от ярости буквально бросился в корпункт газеты «Вархайт», который вместе с другими учреждениями, в том числе и со школьной инспекцией, размещался в бараке.

В это время Ахим вел крайне неприятный разговор со школьным инспектором, немолодым уже человеком с седой бородкой «а-ля Калинин», — инспектор остановил Ахима прямо в коридоре.

— Мне, товарищ Штейнхауэр, необходимо побеседовать с вами в спокойной обстановке. Речь идет о вашей жене.

Об Ульрике? Странно, подумал Ахим. Быть может, они хотят, учитывая ее беременность, уменьшить ей нагрузку? Ведь на нее и классное руководство навалили, и даже чужие предметы, немецкий и русский языки.

— Видите ли, ее поведение вызывает у нас тревогу. Она упорно отстаивает свою точку зрения, которая принципиально противоречит нашим социалистическим методам воспитания.

— Извините, я не понимаю.

— Кого не понимаете? Жену?

— Нет, вас.

— Что же, вероятно, в таком случае нам не избежать неприятного разговора с ней на педсовете и, возможно, на родительском комитете школы. Но, может быть, вы все же сами разъясните жене всю пагубность избранной ею позиции? Вы ведь как-никак партийный работник и корреспондент областной газеты.

И он стал подробно объяснять, в чем состоят ошибки Ульрики, упомянув при этом имена ее учеников: Бернда Хёльсфарта и Райнера Гариша, сына той самой Лизбет, которая работала на шихте. Но в чем именно обвиняли Ульрику, Ахим не мог понять. В тот момент и появился Кюнау. Было видно, что он вне себя от ярости, но изо всех сил сдерживается и только внимательно прислушивается к тому, что говорит инспектор по поводу Ульрики. Вскоре он заметно успокоился, а под конец ядовито заметил:

— Вот, значит, какой дух в вашем семействе?! Я узнал и о твоих эскападах, Штейнхауэр. Ночью лезть через забор… Ты, видно, совсем ума лишился.

Терпение у Ахима лопнуло.

— Да пошли вы все к черту! — бросил он и, не оглянувшись, вошел в кабинет, захлопнув за собой дверь.

Началось все это совершенно невинно, и Ульрика никак не могла предположить, что ее ожидают такие неприятности. Сразу после переезда в Айзенштадт она вышла на работу. Кроме часов по своим предметам, ей из-за длительной болезни одного из учителей пришлось взять и классное руководство в седьмом классе. До конца года оставались считанные недели, выпускать класс и выставлять оценки в дневники она должна была сама. Ульрика с большой серьезностью отнеслась к этим новым для себя обязанностям. Она старалась лучше познакомиться с каждым учеником, ни в коем случае не допускать предвзятости. Ситуация в школе была далеко не простая, и, может быть, в конечном счете именно это явилось причиной ее последующих разногласий с начальством.