Миклош Дярфаш - Был однажды такой театр

Дюла отчетливо представлял себе, как в зрительном зале вспыхивает свет, как вскакивают в ложах хортисты и вытягиваются в струнку, ожидая приказа разрубить этого пьяного Банк Бана на куски. Внизу, в партере, смущенно перешептываются приглашенные на спектакль чиновники, новая городская власть. А Шандор Йоо все еще кричит там, наверху, на сцене. Отчаянный, рыдающий голос рвется сквозь тяжелый бархат занавеса…

Да, вот так… А ведь Шандор Йоо — настоящий артист, пожалуй, единственный из всех, кого он знает, не считая, разумеется, Тордаи; все остальные, по большому счету, — халтурщики. Как завидовал он в эту минуту несчастному Йоо!

Все эти мысли окончательно вымотали его. Он повесил матросский костюм на вешалку и оделся. Выйдя из уборной, он обнаружил, что театр опустел. Шаги гулко отдавались в пустынном коридоре. У распахнутой железной двери стоял пожарный. Он улыбнулся Дюле и сказал:

— А я вас поджидаю, господин артист. Только вы один и остались. Закрываться пора.

— Спасибо.

— Замечтались, должно быть?

— Да.

— Еще бы! Такой успех!

Пожарному было за шестьдесят, по нему сразу можно было сказать, что большую часть жизни он проработал в театре. Он напоминал скорее актера в костюме и гриме пожарного, нежели того, кому действительно приходилось тушить огонь.

Они пожали друг другу руки. Пожатие старика означало, что он доволен игрой господина Торша и готов зачислить его в разряд больших артистов, многие из которых дебютировали на его глазах. По лестнице они спускались молча, два человека, на сегодня покончивших с делами.

— Надо поторопиться, — пожарный взял Дюлу под руку, — а не то опоздаете на банкет…

— Да…

— Большой будет банкет?

— Да, наверное.

— Что ж, удачи вам, господин артист, — пожарный снова протянул ему руку. — Дай вам бог сыграть еще много славных ролей в нашем театре.

Швейцар, господин Брунхубер, поднес руку к фуражке, улыбаясь и кивая с добродушной снисходительностью большого знатока: порядок, мол, все прошло отлично.

Дюла вышел на улицу. У ворот его поджидала девушка по имени Ица, работавшая осветителем. В руке у нее было письмо.

— Господин артист, это вам от господина директора.

Письмо состояло всего из нескольких строк, написанных крупным, неровным почерком. Директор театра ставил Дюлу в известность, что намеревается заключить с ним контракт на пять лет, и просил дать ответ сегодня же, на банкете. Дюла сунул письмо в карман и протянул девушке руку.

— Спасибо.

— Не за что. Можно мне вас поздравить?

— Если вам кажется, что я это заслужил…

— Вы очень хорошо играли, — сказала девушка.

Дюла внимательно взглянул на нее. Взгляд был беспощадный, мужской. Девушка смутилась и опустила глаза. Ице было восемнадцать, она была полненькая и хорошенькая. В театр она устроилась два года назад, помощницей главного осветителя. Девушка оказалась ловкой, толковой и к тому же на удивление скромной. Она сторонилась всех актеров и декораторов, пытавшихся за ней приударить. Был, правда, один человек, утверждавший, что она не девица. Михай Гара, один из самых известных и ценимых актеров Пештского театра. Сей шестидесятилетний ловелас клялся, что переспал с ней, и добавлял, смеясь, что занялся растлением малолетних исключительно из любопытства: уж очень ему хотелось узнать, каковы в постели осветители. Когда он хвастался своим приключением, Дюла с трудом удерживался, чтобы не ударить его. Этот мерзкий тип был, кроме всего прочего, любимцем правительства, официальным актером номер один — отличный образчик венгерской нации, с головой бизона, вмещавшей ровно столько мыслей, сколько требовалось на данный момент.

— Знаете, о чем я думаю, Ица? — спросил Дюла.

Девушка взглянула на него робко и преданно.

— О чем?

— Я думаю, что сейчас мы с вами пойдем куда-нибудь ужинать.

— Ну зачем вы такое говорите, господин актер? Вас ведь на банкете ждут.

— Ну и черт с ними!

— Батюшки!

— Не охайте, Ица! Не пойду я на этот банкет.

Стоило ему выговорить эти слова, как горький привкус во рту исчез, точно по волшебству. Дюла как-то разом успокоился. Нет ему дела до тех, кто называет эту пакость искусством. Его прямо-таки пот прошиб при мысли о бесчисленных здравицах, которые ему предстояло бы выслушать нынче вечером. Сидел бы среди слащавых театральных лицемеров, среди шакалов, сбежавшихся на запах успеха, среди продажных журналистов и слушал бы, как его славят в качестве находки Ласло Акли.