Дэвид Уоллес - Короткие интервью с подонками

Достоверно то, что, когда она выросла, будущая мать действительно переживала очень тяжелый внутренний период.

Когда она стала матерью, жизнь оказалась еще тяжелее. Материнские ожидания от ребенка, как оказалось, тоже оказались невозможно высокими. И каждый раз, когда ребенок их не оправдывал, ее естественным рефлексом было его презирать. Другими словами, каждый раз, когда он (ребенок) грозил скомпрометировать высокие стандарты, которые, как казалось матери, были для нее всем, внутри, материнская инстинктивная ненависть к себе, как правило, проецировалась наружу и вниз – на самого ребенка. Эта тенденция усугублялась тем, что в разуме матери между ее личностью и личностью ребенка существовала очень тонкая и незаметная грань. Ребенок в каком-то смысле казался отражением матери в уменьшающем и очень кривом зеркале. Так, каждый раз, когда ребенок был грубым, жадным, грязным, глупым, эгоцентричным, жестоким, непослушным, ленивым, опрометчивым, своевольным или ребячливым, самым глубоким и естественным рефлексом матери было презрение к нему.

Но она не могла его презирать. Ни одна хорошая мать не презирает своего ребенка, не осуждает, не обращается плохо, ни в коем случае не желает ему вреда. Мать это знала. И ее стандарты для себя как матери были, ожидаемо, чрезвычайно высокими. Так, когда бы она не «оскользнулась», «сорвалась», «потеряла терпение» и в итоге выражала (или даже чувствовала) презрение (хотя бы на миг) к ребенку, мать мгновенно впадала в такое самоедство и отчаяние, что, казалось, их невозможно выдержать. Потому мать всегда была в состоянии войны. Ее ожидания находились в фундаментальном конфликте. Конфликте, в котором, как ей казалось, на кону стоит сама ее жизнь: не перебороть инстинктивное недовольство ребенком значило заслужить ужасное, сокрушительное наказание, которое, как она знала, она исполнит сама, внутри. Она была настроена – отчаянно – преуспеть, удовлетворить свои ожидания от себя как матери, любой ценой.

С объективной точки зрения мать в своих попытках самоконтроля добилась поразительного успеха. Во внешнем поведении по отношению к ребенку она была неустанно любящей, сострадающей, сопереживающей, терпеливой, теплой, несдержанной, безоговорочной, никто не замечал в ней способность осуждать, или не одобрять, или сдерживать любовь в любой другой форме. Чем презреннее становился ребенок, тем больше любви требовала от себя мать. Ее поведение, по любым стандартам, которые ожидают от выдающейся матери, было непогрешимым.

В свою очередь, ребенок, пока рос, любил мать больше всего на свете. Если бы у него была способность каким-то образом сказать о себе всю правду, ребенок бы сказал, что чувствовал себя очень скверным, презренным ребенком, которому благодаря незаслуженному благоволению фортуны досталась самая лучшая, самая любящая, терпеливая и прекрасная мать во всем мире.

Внутри, пока ребенок рос, мать переполнилась до краев презрением к себе и отчаянием. Разумеется, казалось ей, в том, что ребенок врал, обманывал и терроризировал домашних зверей округи, виновата она; разумеется, ребенок просто показывает всему миру ее собственные гротескные и жалкие недостатки как матери. Так, когда ребенок украл деньги из классного фонда ЮНИСЕФ или раскрутил кошку за хвост и несколько раз ударил об острый угол кирпичного дома по соседству, она принимала гротескные недостатки ребенка на себя, вознаграждая детские слезы и самоедство безоговорочным любящим всепрощением, почему казалась ребенку единственным прибежищем в мире невозможных ожиданий, безжалостного осуждения и нескончаемого психологического дерьма. Пока он (ребенок) рос, мать вбирала глубоко в себя все, что в нем было неидеального, и несла это бремя, и тем освобождала его, искупляла и обновляла, хотя и пополняла свой внутренний фонд презрения.

Так длилось все его детство и подростковый возраст, и ко времени, когда ребенок уже подрос для различных прав и разрешений, мать почти целиком переполнилась, глубоко внутри, презрением: презрением к себе, к непослушному и несчастному ребенку, к миру невозможных ожиданий и безжалостного осуждения. Она, конечно, не могла ничего из этого выразить. И тогда сын – отчаянно стремящийся, как и все дети, отплатить за идеальную любовь, которую можно ожидать только от матерей, – выразил все за нее.

КИ № 20 12/96

НЬЮ-ХЕЙВЕН, КОННЕКТИКУТ

И да, я влюбился в нее только тогда, когда она рассказала мне о невероятно ужасающем инциденте, когда с ней жестоко обращались, похитили и чуть не убили.