Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

«Темный или цветной, дорогая?» – прислала мне эсэмэску ассистентка отдела моды.

«Я бы хотела черное. Буду очень признательна».

«Это честь для нас. Ты должна выглядеть ЛУЧШЕ ВСЕХ ради твоей чудесной сестры».

Мы с Адамом отправились к достопочтенному Брайсу, который должен был вести службу. Священник оказался на удивление молодым и симпатичным, с хипстерской светлой бородкой. В комнате среди потрепанной приходской мебели возились двое малышей. Я подумала, что это будет правильно: погребальную службу Рэйчел будет вести человек, который находится на том же жизненном этапе, что и она: молодой отец, страдающий на диснеевских фильмах во время похмелья после буйного празднования сорокалетия приятеля.

Мы уселись на диван, и священник стал расспрашивать про Рэйч. Когда мы сказали про Мими и Берти, лицо его омрачилось тревогой, но он сохранил спокойствие и рассказал, что недавно проводил службу по мужчине такого же возраста, отцу двоих детей, погибшему в автокатастрофе.

– Как это переживают ваши родители? – спросил он у меня.

– Для них это очень тяжело, – ответила я.

Я не стала рассказывать, как мы с мамой поругались в ритуальном агентстве, выбирая гроб, цветы и урну. А еще по поводу варианта послания «К Коринфянам» – выбрать ли вариант короля Якова, где говорится о милосердии, или более новый, где речь идет о любви. «Варианту про милосердие четыреста лет!» – возмущалась я. «А я хочу, чтобы во время похорон моей дочери читали Библию короля Якова!» – дрогнувшим голосом настаивала мама.

Мы ссорились из-за ничего не значащих мелочей. Распорядитель дипломатично делал вид, что ничего не замечает. Он не раз видел такое. Горе пробуждает странные эмоции. Стресс от утраты выплескивается в споры о шрифтах, гимнах и о том, кто в какой машине поедет.

Мы вышли из ритуального агентства и пошли вниз с холма, чтобы повидать Адама и девочек. Мама сказала, что на следующий день после похорон мы должны побывать у нескольких друзей семьи.

– Не знаю, выдержу ли я это, мама, – ответила я. – Мне хочется какое-то время побыть одной.

Это было правдой. Но неожиданно я поняла, что маме нужно объединить наши утраты, что ей мучительно отделять мои страдания от своих. Она часто ходила в гости к своим многочисленным друзьям и брала нас с Рэйч. Без сестры это будет мучительно вдвойне. Я поняла, что своим отказом навсегда изменю наши отношения. Так я отвергну всю нашу прежнюю жизнь, когда мы были странствующим триумвиратом, всегда готовым к блестящему выступлению – даже в такие минуты, как сейчас.

Мама остановилась. А потом взорвалась:

– Я, я, вечно я! А как насчет меня? Нас? Как насчет нашей семьи! Я только что потеряла свою дочь, Эм!

Я побежала. Не легкой трусцой. Я побежала как одержимая. Я пронеслась мимо группы школьников, испуганно бросившихся врассыпную, чуть не столкнулась с группой мамочек с колясками и с трудом обогнула дорожных рабочих, которые принялись хохотать надо мной. К Адаму я прибежала вспотевшей, с трудом переводя дыхание.

Мама пришла через пятнадцать минут. Мы сделали вид, что этого драматичного разговора никогда не было. Словно мы обе поняли, что, как это часто бывает в спорах о месте или свадебных истериках, просто стали жертвами обстоятельств.

Никто не предупреждает, что горе – это не просто рыдания друг у друга на плече. Кажется, что ты поднимаешь огромный камень и не можешь его удержать. Управлять событиями становится невозможно. Весь уклад нашей жизни развалился с уходом Рэйч. Я вспоминала слова Фрэнка – он говорил, что после эпической ссоры с кем-то вся динамика отношений навсегда меняется. Словно между континентами открывается сейсмический разлом. Но иногда новые границы открывают лучший мир. Я искренне надеялась, что он был прав. После этого бега у меня мучительно болела щиколотка.

В утро похорон я лежала в постели и разговаривала с Рэйч. Тайная привычка сложилась у меня в последние дни ее жизни. Я не рассказывала о наших «разговорах», потому что, если бы кто-то рассказал нечто подобное мне, я бы решила, что он сошел с ума. Кроме того, есть нечто странное в попытках цепляться за отношения, которые перестали существовать. Даже хуже. Но в моей жизни было то, с чем могла справиться только Рэйч. И воображаемая сестра была лучше, чем полное ее отсутствие.

Иногда я набирала номер ее мобильного, просто чтобы услышать ее голос: «Оставьте сообщение… Покааа». Это были звонки в пустоту. Мне хотелось ощутить временное облегчение, но получала я лишь новую боль, когда наступала тишина. А еще чувствовала себя просто безумной. Позже, когда после смерти Рэйч прошло довольно много времени, я снова позвонила ей и услышала в ответ: «Номер больше не существует». Словно суровый друг напомнил, что настало время двигаться дальше.