Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

Когда он подошел к постели Рэйч, на лице его отразилась смесь любви и страдания. Грудь Рэйч медленно вздымалась. Она из последних сил боролась за жизнь.

– Привет, Комочек, – прошептал папа, вспомнив ее детское прозвище.

Он присоединился к нашему тихому разговору, а потом вдруг стал рассказывать маме о выставке Дэвида Хокни, на которой недавно побывал.

– Пейзажи Хокни просто великолепны… Да, им недостает глубинной элегантности…

Он продолжал говорить о золотом веке Калифорнии и о силе графики Хокни.

Я в панике смотрела на маму. Папа переключился на настоящую рецензию. Не самый подходящий разговор у постели умирающего.

– Выставка будет до апреля…

Слова повисли в воздухе. Я не хотела говорить про апрель. И про выставки, которые будут продолжаться, когда Рэйч с нами уже не будет.

Это была моя вина. Я забыла сказать папе про основное правило: в палате интенсивной терапии мы не говорим про завтра.

Я с отчаянием посмотрела на маму.

– Дорогой, думаю, Эм не хотелось бы сейчас говорить о Хокни, – сказала она.

– Да, да, конечно… – Папа покачал головой в ужасе от собственного промаха. – Ты абсолютно права.

После этого он говорил немного, но после каждого его слова мы втроем, как команда быстрого реагирования, изо всех сил пытались сгладить неуместность и восстановить социальную норму. И, в конце концов, вся нагрузка легла на нас двоих. Я была рада, что мама на сей раз выступала на моей стороне.

Рэйч спокойно спала, не сознавая сложной предсмертной динамики, складывавшейся в ее палате.

Я посмотрела на часы – своего нового врага. Как я хотела бы, чтобы они остановились. Хоть на мгновение…

– Хокни, папа… – сказала я, когда мы вышли из палаты, чтобы сестры устроили Рэйч поудобнее. – Знаешь, она любила Хокни… Мне так жаль, что она не сможет сходить на выставку…

Папа обнял меня. Мы нечасто обнимались. Яркие выражения чувств всегда были маминой прерогативой. Он же похлопывал меня по спине – как всякий, кого воспитывали няни 30-х годов и кто учился чувствам исключительно по книгам. «Папа, ты такой неловкий», – однажды сказала я ему, когда он так же хлопал меня по спине в день рождения. «Думаю, – со смехом ответил он, – ты хотела сказать „сдержанный“, Эмми». Но сегодня стоический ритм меня странным образом успокаивал, возвращая в прошлое.

Прошло два часа. Появилась сестра.

– Мы полагаем, что настало время перевести Рэйчел в соседнюю палату. Конечно, если вы хотите…

Я понимала, что это означает.

Врачи решили позволить ей спокойно умереть в небольшой, тихой комнате, где она будет свободна от всех аппаратов.

Мама взяла один из множества присланных букетов и поставила цветы в вазу. В сумке Рэйч я нашла красивый шарф и положила его в изножье постели. Сестра нашла для нас свечу.

Сестры открыли нам двери. Светлые волосы Рэйч выбились из-под резинки – точно так же она встречала нас у себя дома, держа Берти на бедре и чашку чая в руке. Гиггл обычно крутился у ее ног. Сейчас, без аппаратов, она была больше похожа на себя. Словно она успела немного вздремнуть и отдохнуть перед шумным воссоединением семьи.

Мы тихо сидели, наблюдая за ее дыханием. Я смотрела на знакомый изгиб ее губ. «Повезло же Рэйч, – жаловалась я в детстве. – У нее голубые глаза и пухлые губы!» А еще «идеальные брови», которые она никогда не выщипывала, твердя, что это «прямой путь к тому, чтобы выглядеть как пенсионерки». Лицо ее казалось мне более знакомым, чем мое собственное; памятник всему, что напоминало мне о безопасности. Это был мой дом. Спокойный и уютный, как запах детского лосьона или старинных книг, или вид дорожных указателей по дороге из Хитроу домой. Мне нужно было, чтобы она побыла с нами подольше. Я еще не готова. Мне нужно больше времени.

Рэйч дышала медленно и знакомо. Такие вздохи я слышала, когда мы жили в одной комнате в Холли-Виллидж. Рэйч всегда обладала способностью мгновенно проваливаться в сон. Такое размеренное дыхание говорило мне, что она заснула. Порой она засыпала, когда мы смотрели какой-нибудь фильм, и я страшно злилась. «Рэйч, какой смысл брать видео напрокат, если ты спишь? – возмущалась я. – Проснись немедленно!» Такое дыхание я слышала в ее спальне последние несколько недель, когда она просила поговорить с ней: «Я только глаза закрою на минуточку…»

И вдруг я перестала слышать ее дыхание.

– Рэйч? – позвала я.

Я огляделась.

– Она ушла?

Я позвала сестру.

Та вошла, пощупала запястье Рэйч и кивнула: