Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

Некоторые мои подруги поняли, что ситуация близится к завершению, которого мы никак не ожидали. Они слушали, как я плачу, утешали меня, говорили, что долгая болезнь могла бы дать нам время подготовиться, но была бы гораздо тяжелее для нее.

– Знаешь что? – сказала одна из подруг. – В любом случае это кошмар, Эм. Это так.

В ее словах были прямота и честность. Правильный священник, правильное прощание, правильное время между известием о неизлечимой болезни человека и его смертью – в такой ситуации не бывает ни хорошей, ни плохой развязки. Это просто развязка.

Мы сидели у постели Рэйч, разговаривая так же, как в предыдущие тридцать шесть часов. Мы старались защитить ее от мыслей о будущем и о внешнем мире. Мы просто окружили ее теплым гулом семейных разговоров. Рэйч реагировала вяло, иногда поворачивала голову или поднимала руку. Но врачи сказали нам, что она слышит все, что мы говорим. Когда-то я читала, что слух остается последним чувством человека. Что ей хотелось бы услышать? Ответа на этот вопрос я так никогда и не узнала. Но, наверное, каждый просто хочет чувствовать себя любимым…

Я следила за лицом Рэйч, чтобы поймать признаки одобрения. Она часто реагировала на то, что заставляло ее улыбаться. Разговоры медсестер, описания странных посетителей в столовой, скандальные подробности любовной жизни нашей подруги… Рэйч всегда интересовали мельчайшие детали человеческого взаимодействия. Раньше она могла проехать свою остановку, заслушавшись разговором пассажиров автобуса.

– Эм, расскажи Рэйч про доктора, – предложила мама.

Я рассказала про прошлый вечер, когда к нам приходил «просто классный доктор, настоящая модель из GQ». Обернувшись, я увидела, что этот самый доктор стоит прямо у меня за спиной.

Рэйч заинтересованно уставилась на него. Я почувствовала себя полной дурой, но была рада, что ситуация ее позабавила.

Красивый доктор не обиделся.

– Ничего, бывают вещи и похуже, – сказал он с улыбкой.

Подобные слова в палате интенсивной терапии показались мне юмором висельника. А может быть, он просто неудачно подобрал слова и теперь тоже чувствовал себя ужасно из-за этого. Я была благодарна ему за то, что он подарил нам мгновение облегчения. Но вообще-то он действительно выглядел, как модель из GQ!

Адам стал рассказывать о девочках, вспоминать забавные словечки Мими. И тут Рэйч неожиданно потянулась и крепко сжала наши руки. Ее сила меня поразила. Это была какая-то неземная, потусторонняя сила. Лицо ее выражало сосредоточенную решимость. Она подняла наши руки и соединила их над своей головой. Я знала, что означает этот жест единения. Она думала о будущем и о своих девочках. Прежде чем обессиленно рухнуть в постель, она обняла мужа.

Потом я сидела в комнате для посетителей и думала, прощалась ли она с нами? Понимают ли люди, что конец близок? Было ли это прощальной церемонией? Когда все случится? Завтра? А потом я подавила эти мысли. Я забыла главное правило отделения интенсивной терапии – никогда не думать и не говорить про завтра.

Мы с Адамом, как всегда, ехали в Марсден. Дождь стучал по окнам такси, скрывая из глаз кремовые виллы Риджентс-парка. По мокрым улицам спешили промокшие офисные работники. Они говорили по телефонам, готовясь к рабочей неделе. Сегодня понедельник? Я начала терять счет дням, оторвалась от жизни остального мира. Его плоский распорядок, мелкие решения, из которых состояли сутки обычных людей, стали мне чужды. Я уже не могла припомнить, когда сотни повседневных мыслей заполняли мою голову. Они вспыхивали, как чайные фонарики, и тут же гасли, погашенные черным страхом. Как я сейчас завидовала всем этим людям.

Водитель включил радио «Мэджик» – привычное сопровождение каждой поездки в лондонском такси. Я порой думала, что таксисты собрались и коллективно решили, что это лучшее радио для поездки, способное утешить разбитые сердца, и подходящее для поездки с начальником, когда совсем не хочется слышать песен типа «Я – начальник, ты рабочая лошадка».

Неожиданно зазвучала песня Wet Wet Wet – Wishing I was Lucky . Я сразу же перенеслась в маленький домик, где мы жили с мамой после того, как наша семья распалась. Рэйч была хранителем драгоценной видеокассеты, на которую мы записали все наши любимые песни, звучащие в концертах по телику. На кассете красовалась наклейка: «Музыка Рэйч и Эм – не стирать!!» «Рэйч, доставай кассету!» – кричала я, и она снисходительно включала мою любимую сентиментальную песенку, которая неуклюже соседствовала с ее архивом песен Моррисси.