Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Я наклонился за илом и за глиной, чтобы залепить это лицо, его стекленеющие глаза, его трясущиеся губы. Ребята силой оттащили меня от дерева. Моя голова была у кого-то под мышкой, я слышал, как Павелек сказал:

— Что с тобой, брат? Ты что, спятил?

А кто-то из ребят крикнул:

— Раздеть его догола и в реку! В воде опомнится!

Я защищался, колотя кулаками и ногами куда попало. Но меня раздели и несли за руки и за ноги к зеленой глубине, что подмывала глинистый берег. Пока меня раскачивали, я успел крикнуть:

— Про камень забыли. Камень мне привяжите! — и уже летел над кустами у воды.

Я пошел на дно. Мне казалось, что это не вода, а стройная ель, с которой я, ветка за веткой, спадаю в порыжевший и покрасневший от заморозка папоротник. Задев пятками ил, я начал задыхаться. Оттолкнулся от дна и с открытыми глазами пытался добраться до светлячка, что сиял надо мной. Светлячок увеличивался. Когда он стал похож на пылающую летучую мышь, мне показалось, что на дно реки опускается, полотнище за полотнищем, красное сукно. Я чуть не задохнулся в нем, но тут меня схватили за чуб белые, как мел, руки.

Надо мной склонилось лицо, избегавшее поцелуев. Потом я увидел и руки: созданные для молитвы, они только что были вынуты из раны в пронзенном копьем боку. Я приподнялся на локтях, выплевывая воду. Кое-как встал на колени. Прямо перед глазами у меня была рука капитана. Я вцепился в нее и встал во весь рост. Раздалась команда:

— Смирно!

Я резко сдвинул ноги. Зашипел от боли, ударившись щиколоткой о щиколотку. Тут только сообразил, что стою нагишом, и торопливо прикрылся руками. Мне было видно, как дрогнули в улыбке губы, избегавшие поцелуев. В сужавшихся зрачках капитана исчезала моя нагота.

— Как вам не стыдно, капрал. Сопляк вы, а не солдат! Одеться, и марш домой! И чтобы больше это не повторялось! А вы там, с велосипедом! Бросить его в реку! Ну, быстро! Беду хотите накликать?

Мы видели, как вишневый велосипед, отчищенный керосином от малейшего пятнышка грязи, размалывает крутящимися колесами солнце в белый песок и исчезает под водой. Из воды торчало высокое сиденье. Но вскоре и оно, вместе с тенью почтальона, белой как мел, пошло на дно.

День был в разгаре, то там то сям скрипели возы и раздавались голоса, и потому мы попрятали оружие, высмотрев для этого углубление в глинистом берегу, и стали расходиться по домам. В лозняк я вошел последним. Я думал, что я один. После слов, которые капитан сказал мне при всех, я не надеялся, что меня кто-нибудь станет ждать. Правда, ребята, скрываясь в зарослях, прощались со мной мимоходом, но я заметил, что они избегают моих рук и глаз. Даже капитан не посмотрел на меня. Поэтому я удивился, когда, выходя на тропинку к дамбе, встретил в густых зарослях ждавшего меня Павелека.

— Сердишься? Я должен был тебя стукнуть. У тебя вид был такой, словно ты целое ведро самогона выхлестал. А слов Старика близко к сердцу не принимай. Он должен был это сказать, как я должен был тебя стукнуть. Это было наше первое задание. Я смотрел на ребят. Они были такие же, как ты. И Старик с цугсфюрером выглядели не лучше.

— Как это, наше задание, Павелек? Ведь это я его пристрелил. И никто мне не помогал. Я даже не подумал, что из-за бумажки, что на ней были и капитан, и ты, и все. И о тех, кого он раньше выдал: о поручике, о сыне лесника, о молоденьком викарии — я тоже не подумал. Я убил его потому, что она сказала: а как буду королем, а как буду пала…

Я прикусил язык. Павелек, шедший рядом, заглянул мне в глаза и отвернулся. Потом, сбив конфедератку на затылок, добавил:

— Вот видишь, она тоже хотела, чтобы ты убил.

Остаток пути мы прошли молча. Расстались уже под ракитами. Павелек, стиснув мое плечо, шепнул:

— Выше голову! Со следующим у нас дело пойдет лучше.

Действительно, в следующий раз дело у меня пошло значительно лучше. Может, потому что я был один и случилось это за рекой, в третьей деревне после Сташековой. Во всяком случае, ни разу — ни по дороге к деревне, ни в народном доме, где я увидел, как старый солтыс, сидя за столом, грозил мужикам кулаком и приказывал им сдавать поставки, — не явился мне Стах и не слышал я, как Хеля шепчет о палаче и короле. Как знакомый из соседней деревни, пробрался я к парням, стоявшим сзади. Мужики сидели на сосновых лавках и дымили цигарками. Я ждал, когда солтыс замолчит. В кармане, как и раньше, у меня был револьвер, завернутый в листок бумаги в клеточку, где был аккуратно написан приговор.