Белла маленькая, хрупкая и уставшая сегодня. Ее щеки без обычного румянца, немного впавшие, ее скулы заострились, а глаза потускнели. Но она та же. Та же самая, с которой мистер Каллен собрался провести жизнь. Внутри все осталось как прежде…
— Я тоже, — Белла, как ребенок, который не хочет отпускать в родительскую спальню отца, подтягивает его руку к груди, утыкаясь в нее носом. И истинно по-детски хихикает.
Эдварду до глобального потепления в самом сердце нравится ее веселое настроение и шутливый взгляд. Когда нет боли.
— Спокойной ночи, — шепчет он, повыше подтянув края ее одеяла, и, не забирая из цепких маленьких пальчиков руки, устраивается так, как планировал.
— Спокойной ночи, — эхом отзывается миссис Каллен, запечатлев на его одном из его пальцев — безымянном — невесомый поцелуй.
Несмотря на все те слезы, что пролила сегодня, считает этот день одним из самых счастливых. И благую весть, как, впрочем, следовало ожидать, принес ей никто иной, как Эдвард.
Светло и темно. Светло и темно одновременно — такое может быть? С ее стороны — темно, а впереди — светло. Тьма и свет, соперничая, не могут поделить пространство маленькой палаты.
Белла, недовольная тем, что мягкий и тягучий, как мед, сон был прерван, недовольно жмурится. Белое марево, повисшее перед глазами, даже закрытыми, мешает и дальше резвиться с Морфеем.
А причина… луна?
Чуть приподнявшись на локтях, чтобы лучше видеть происходящее в комнате, заслоненное штативом капельницы, Белла щурится.
Единственное квадратное окно, на котором еще днем они задернули жалюзи, излучает тот самый свет, который безжалостно бьет по глазам. Шторы подняты, а луна полная. И располагается как раз напротив. Будто на картинке из сказки.
А рядом, как Белла совершенно некстати обнаруживает, обратив внимание на смятую и пустую часть простыней возле своей талии, стоит Эдвард. Стоит, опираясь на стену и с отсутствующим видом глядя в прозрачное стекло. Его губы крепко сжаты — даже отсюда видно.
— Ты не спишь? — тихо спрашивает девушка, хотя в такой тишине даже это звучит непозволительно громко. Ночь, видимо, глубокая.
Каллен вздрагивает. Против воли, наверное, чисто машинально… но так испуганно, что у Беллы сжимается сердце.
— Эдвард…
Мужчина оборачивается, старательно делая вид, что первой реакции не было. Глубоко вздыхает, умудряясь даже каким-то образом выдавить улыбку. Маленькую, но уже достижение.
— Я тебя разбудил?
Белла качает головой, случайно проведя пальцами по одеялу. И неприятный звук, тут же пронзивший пространство, обоих заставляет поморщиться.
— Все хорошо, — практическими одними губами отвечает Эдвард, первым приходя в себя и снова посмотрев в окно, — спи.
Хорошая попытка и, в принципе, хорошая просьба. Только теперь не до сна.
— Без тебя холодно… — жалуется Белла. Не знает, как по-другому уговорить его подойти.
— Очень? — Каллен облизывает губы, усилием воли разжимая сжавшиеся в кулаки ладони. За стеклом каменные многоэтажные дома и маленький больничный скверик с едва заметными скамеечками. Это настолько интересная картина?
— Да…
И Эдвард, вздохнув, возвращается. Послушно, преданно и верно. Оставив в покое стену, подоконник и опустив жалюзи, садится на свой стул, делая все, чтобы дыхание оставалось ровным. Второй раз выдавливает псевдо-улыбку, посмотрев в глаза жены.
Как и перед сном дает ей свою руку, поправляет одеяло.
И повторяет, уже нежнее:
— Спи.
Белла с болью замечает, даже при таком скудном освещении, какая усталость поселилась на его лице и сколько недавнего страха — он отпечатался в виде двух пересохших дорожек слез — затаилось в нем.
— Плохой сон? — сочувственно спрашивает она, теперь не сжимая его пальцы, а гладя. Если бы могла сесть — хотя бы сесть — непременно бы обняла сама. А так капельница и тяжесть внизу мешают. Не дают.
Эдварду не надо кивать, чтобы согласиться, но он кивает. Как-то обреченно.
— Я здесь, — по обыкновению повторяет Белла. Гладит не только ладонь, но и запястья, локти… до максимального предела, который может достать из лежачего положения.
— Я знаю.
— И то, что все хорошо, тоже знаешь?
— Да…
Белла кусает губы.
— Я обещаю тебе, — шепчет, прогоняя слезы, — что все пройдет. Оно… притупится. Оно тебя не будет беспокоить ночами, Эдвард.
Мужчина сухо кивает:
— Надеюсь.
И тут же переводит тему, панически боясь, что очередная истерика обрушится из ниоткуда.
Читать дальше