АlshBetta - Мужчина без чести [СИ]

— Эдвард! — третий, довершающий раунд. Вместе с ним едва заметный холодок ощущается на спине. Его… гладят?

Перепугавшись, Эдвард, заорав громче, подается назад. Только вместо одной упругой и твердой поверхности, причиняющей боль, там теперь другая. Она больше. Она шире. И от неё никак не уйти.

Он так резко садится, что миллион иголок, скользнувших вниз, вызывают слезы. И не одну-две слезинки, как бывает. А каскад. Целый водопад слез — за секунду.

— Эдвард… — опять, но уже нежнее. Уже голос другой, уже более сдержанный, более тихий. Не мужской. Это не мужской голос, нет.

Невесомость, в которой он находится, пустое пространство, которое так ненавидит из-за возможности Пиджака менять позу, сменяется объятьями. Жаркими и тесными, но объятьями. От этих рук не пахнет ни алкоголем, ни потом. В них нет даже нотки его парфюма, который он успел заметить за вонью. И мусорных баков, и вообще запаха улицы в них нет. Они пахнут ванильным мылом…

— Не надо так, не надо, — уговаривает голос, пока руки прикладывают его голову к чьей-то груди и гладят по волосам, по коже, — я здесь, милый, я здесь…

Каллен несдержанно стонет, прижимаясь к своему спасителю крепче. Ваниль постепенно выбивает ненавистный алкоголь из легких. С ванилью проще дышать.

— Это просто сон, gelibter, этого не было… — то ли то, что она называет его тем словом, который знает только один человек на свете, то ли потому, что сразу же за произнесенным утешением наклоняется и целует в подбородок, как утром, но Беллу он узнает. Мгновенно.

— Ты…

— Я, — на её губах улыбка, — здесь только я, Эдвард.

— У-ушла…

— Нет, — легонько мотнув головой, она отметает его предположение, — я тебя не брошу.

На последнем слове голос вздрагивает. Да так, что даже ему заметно.

— Ты не… не оста… не останешься, — всхлипы мешают говорить. Мешают как следует говорить.

— Останусь, — бесспорно, безропотно и честно. Белла ни на мгновенье не сомневается. — Я с тобой, ничего не нужно бояться.

«Я помогу…»

«Мы справимся…»

«Так не хочешь?»

Как же сильно он ненавидит воспоминания, Господи! Как же сильно желает все подчистую забыть! Напрочь. Напрочь, раз и навсегда. Как жаль, что это невозможно…

— Прости меня, — на Эдварда накатывает такое отчаянье, что спрятаться или укрыться от него где-нибудь, или хотя бы задушить — никак невозможно. Только гореть. Гореть, вариться в нем — и все. И никакой более перспективы. До самого последнего уголька.

И все же кое-что он сделать может. Кое-что, чтобы стало легче дышать и поутихли слезы. Как можно крепче прижимает к себе жену, отказываясь отпускать её. Прижимает к себе, умоляет и плачет. А как по-другому не знает.

— Не бросай меня… я скоро умру, наверное, и тогда уйдешь… тогда… а сейчас, пожалуйста, ну пожалуйста, не бросай меня, — всерьез опасается того, что все это — очередной сон. Он отпустил Беллу сегодня днем. Он позволил ей идти или убегать — как хочешь называй — куда подальше. Позволил не смотреть на это жалкое зрелище, в какое превратился, позволил не менять больше мокрые простыни и не разъезжать на скорой помощи в четыре утра до больницы и обратно. Избавил от крови на одеяле и смущения за поведение мужа перед доктором. Дал зеленый свет для того, кто правда хочет сейчас ребенка… кто, как и она, будет ему несказанно, до оторопи рад. Того, кого он будет громко и радостно называть «папа»… к кому будет бежать, кого целовать и с кем… с кем вешать на елку верхушку-«звездочку».

А теперь все это забирает? А теперь пытается отговорить? Но решение ведь принято! Решение наверняка не в его пользу! Так почему же Белла все ещё здесь?

— Никаких смертей, — недовольно бормочет она, убирая с его лба мокрые волосы, — ничего подобного, Эдвард. Мы просто останемся вместе. Без жертв.

Проскользнувшая в её голосе уверенность его озадачивает, но, стоит признать, малость утешает. Убеждает, что ещё не все и не до конца потеряно.

— Но я не могу так жить… — с горечью признается мужчина, сглотнув комок рыданий.

— Это пройдет. Это кризис, он бывает. Он бывает, и никто не застрахован… мы справимся.

— Ты не знаешь…

— Я узнаю все, что ты захочешь мне рассказать. Я уже говорила, что хочу, чтобы ты мне верил. И ещё раз говорю: верь мне, Эдвард. Я люблю тебя. Я никому и никогда тебя не отдам, что бы ты не сделал.

— Ты на меня не посмотришь!

Вздохнув, Белла обвивает левую половину его лица пальцами, приподнимая. Заставляет посмотреть прямо в свои глаза. Прямо внутрь карих омутов, искрящихся лишь состраданием. В них нет на него ни обиды, ни боли. Она простила?..