АlshBetta - Последняя грань [СИ]

«Приезжай. Немедленно».

Ровно через неделю, покончив со всей бюрократией по смерти Норвила и с трудом дождавшись возможности добраться до аэропорта за заветным билетом, я покинула Штаты, в которых больше не могла оставаться, с робкой надеждой, что сюда не вернусь. В Ираке, по крайней мере, со мной будет семья. Алек.

Афият научила меня правильно завязывать платок. Терпеливо, как ребенка, наставляла, пока безразмерное покрывало не стало приобретать на голове тот вид, который предписывает приличие. И хоть учиться пришлось достаточно долго, я делала это с удовольствием. Все за пределами страны, показавшей мне изнанку жизни, казалось терпимым. Пусть даже и пришлось привыкать к большому количеству одежды на теле — это не было таким уж неудобным, как я себе представляла. Наши ожидания в принципе очень часто не соответствуют действительности.

Алек встретил меня прямо в аэропорту. Мы не виделись вживую много лет (а одними телефонными разговорами, хоть и по часу, сыт не будешь), и он превратился в настоящего мужчину. Тот студент, что уезжал по обмену в «страну крови» (по древней-древней отцовской линии) исчез с лица земли. Передо мной стоял загорелый и очаровательный иранец с лоснящимися черными волосами, теплыми карими глазами — моими глазами — и доброжелательной улыбкой. Он был очень рад меня видеть, хотя искренне не мог понять, что может заставить свободную, самостоятельную и, наверное, неплохо устроившуюся в жизни девушку променять феминистское государство на истинный патриархат.

Я всегда отвечала ему так: «надоела независимость, хочу попробовать подчинение».

Однако это, конечно, он мне не позволил, чем немного удивил Афият. Она только-только свыклась с тем, что муж не проявляет к ней должного, как утверждали с детства родители, «покровительства» (читай: принуждения), а тут я, как снег на голову… и никакого контроля — только в пределах разумного, чтобы не было беды.

И все же, несмотря на все недопонимания, мы подружились — его жена оказалась исключительно приятной женщиной. А если принять то, что большую часть времени мы проводили вместе и в одном доме, то это обстоятельство очень облегчило нам жизнь. Нам всем.

— Беллья!

Он поймал. Я вижу по тому, как радостно бежит и как ещё издалека размахивает летающей тарелкой. У него такие же волосы, как у матери, и такая же улыбка, как у отца. Прелестный малыш с пухлыми щечками и шоколадной кожей. Адиль. Мой племянник.

С понимающей улыбкой качнув головой, подхватываю полы своего наряда, не задумываясь о том, увидит кто-нибудь или нет, и бегу ему навстречу. За забором дома Алека мы в безопасности — никакие общественные предрассудки не доберутся.

Я останавливаюсь за два метра до него. Падаю на колени. Раскрываю объятья.

Маленькой, но очень точно пущенной стрелой, Адиль врезается в меня, с удовольствием прижимаясь к мягкой ткани. Он смеется, сжимая пальчиками мою чадру и шепча на ухо: «я достал, я достал!»

Мы играем с ним в саду с двух до половины пятого — как раз после школы и как раз до обеда, который Афият все это время готовит на кухне. Адилю нравится, что я теперь его партнер по играм — маме все тяжелее догонять его, под сердцем уже пять месяцев растет дочка. Нурия, как решил Алек.

— Ты большой молодец, Адиль, — треплю его по черным волосам, впервые радуясь тому, что мои такого же цвета. С детства извечно смоляные локоны вызывали у мальчишек лишь насмешки надо мной, и даже девочки, переговариваясь, сплетничали обо мне как о «вороне». Теперь же этот цвет сыграл добрую службу — мне легче адаптироваться здесь, в новом месте. Не особо выделяясь. А кожа загорит.

— Как насчет второй партии?

Его глаза загораются. Он с готовностью кивает.

— На старт, — становлюсь на ноги, отпуская его, и замахиваюсь ярко-красной тарелкой, — внимание… Марш!

Малыш срывается с места, той же стрелой, что летел ко мне, направляясь к забору за тарелкой. Бежит так быстро, что мне все больше нравится мысль: предложить Алеку записать его в какую-нибудь секцию футбола.

Я успокоено выдыхаю, наблюдая за тем, как достигнув цели, Адиль разворачивается, чтобы вернуться ко мне. Солнце играет на его лице, на волосах, на зеленой траве, окружающей нас, ветерок нежно поглаживает кожу и заставляет подрагивать листы гранатового дерева, которое я помню ещё по первому приезду сюда (тогда, впрочем, мысли, чтобы остаться насовсем, не возникало и в помине)…

И природа, и Адиль — его смех, его улыбка — дарят мне долгожданное успокоение. Я не думаю ни о чем, что было в Нью-Йорке. Я не думаю об отце, о Султане и о ком-то ещё из прошлой жизни.