— В этом и заключается любовь, Эдвард, — объясняю я, гладя пальцами дорогое лицо и вспоминаю, как вчера по нему лился каскад слёз. — Когда тому, кого любишь плохо, хочется быть рядом, быть полезным и сделать всё возможное, чтобы облегчить его боль.
— Выходит, я должен сказать, что люблю тебя, Белла, — горько усмехается он. — Но я по-прежнему не уверен, что это на самом деле любовь.
— Ш-ш-ш, ты не обязан говорить мне это сейчас, — прерываю его я, едва касаясь, прикладываю палец к губам. — Потом, позже. Когда будешь уверен.
— Вчера я понял, что перестал сомневаться в двух вещах: в том, что ты не бросишь меня; и в том, что ты действительно меня любишь. То, что ты это чувствуешь, я ощущаю, но сам…
— Ты, правда, веришь? — тихонько спрашиваю я, будто ослышалась и не поняла его последнюю фразу.
— В твою любовь — да. Никто кроме тебя не возился бы со мной, а ты вела себя так, что это казалось настолько нормальным и естественным.
— Это и есть нормально и естественно, — качаю головой, говоря это. — Просто тебе никто не смог этого дать.
— Ты даёшь!
— И мне это доставляет удовольствие, — уверяю я. — Чтобы ты улыбался, я готова делать всё что угодно!
Он выдавливает робкую, но настоящую улыбку, гладя меня по спине.
— Вчера ты не задала мне те вопросы. Почему? — спрашивает он, спустя пару минут молчания.
— Если бы спросила, заставила страдать тебя ещё больше, — объясняю я.
— Ты настолько идеальная, Белла, — шепчет он, недоверчиво качая головой.
— Вовсе не идеальная. Я много раз ошибалась. И в тебе в том числе.
— Кто не ошибался? — его риторический вопрос заставляет меня непроизвольно усмехнуться. — Но сейчас не об этом. Я говорю это к тому, чтобы ты спросила то, что ещё хочешь знать обо мне.
— Прямо сейчас? — удивлённо изгибаю бровь.
— А когда?
— Ладно, — набираю в грудь больше воздуха, и Эдвард следует моему примеру.
— Если не сможешь ответить, дай мне знать, — прошу, перед тем как начать.
— Я смогу ответить на всё. Спрашивай.
— Пять вопросов, — бормочу про себя, раздумывая, что спросить бы первым.
— Нет, не пять, — он трётся носом о мою щёку, а затем целует её. — Сколько угодно. Пора уже выложить все карты. Бесконечные тайны до добра не доведут.
— Ты, правда, готов ответить на любой мой вопрос?
— Да, готов, — он говорит с такой серьёзностью и уверенностью, что сомневаться не приходится.
— Куда делись шрамы? — вопрос приходит сам собой, когда взгляд непроизвольно опускается на его руки. Они такие же гладкие и чистые, как раньше. Что это было? Оптический обман?
— Это лучше показывать, не знаю, как объяснить.
— Показывать?
— Да. Но это позже. Следующий вопрос.
— Ты попросил меня не касаться тебя вчера. Это из-за того, что ты боялся той боли, что я могу тебе причинить? — вопрос довольно тяжёлый. Смотрю на него во все глаза, подмечая каждую эмоцию на лице. Но кроме грусти на нём ничего не отражается.
— Наверное, да. Но сейчас я не могу подобрать адекватной причины.
— А неадекватной? — осторожно интересуюсь я.
— Мне казалось, что, если ты до меня дотронешься, те воспоминания оживут, обретут плоть, так сказать. Станут самыми что ни на есть настоящими.
Он опускает голову, резко выдыхая после произнесённых слов.
— А сейчас тебе так не кажется?
— Сейчас, нет.
— А если я когда-нибудь прикоснусь к шрамам, то…
— Я не могу знать, что будет. Как оказалось, я много сам о себе не знаю. Да и о своём сознании тоже.
Он нервно усмехается и вздрагивает. Успокаивающе пробегаюсь руками по его плечам.
— То есть мне это запрещено?
— Тебе ничего не запрещено, — отметает он. — Лишь кое-что нежелательно, но как раз это я хочу попробовать, дабы понять, что на самом деле меня пугает.
— Твой страх пройдёт со временем.
— С тобой уж точно, — он снова целует меня. На этот раз в нос.
— Всё для этого сделаю, — шепчу в ответ и тянусь к его губам. Мой целомудренный, нежный поцелуй перерастает в требовательный, когда руки мужчины, откликаясь на данного рода прикосновения, начинают бороздить по моему телу в поисках оголённых участков. Моё дыхание мигом сбивается, а все мысли вылетают из головы. Лишь необузданное, дикое желание пробегает по венам вместе с кровью.
Последние дни я и думать не могла о сексе, но сейчас это настолько необходимая, естественная потребность, что мне кажется ужасно глупым и несправедливым отказаться от неё.
— Вечером, — стонет Эдвард, отрываясь от меня. Правда, говорит он одно, а делает другое. И даже если губы уже не на моих, то вот руки не успокаиваются.
Читать дальше