— Вечером, — выпуская последние запасы кислорода, отзываюсь я и кладу свои ладони поверх его, помогая им замереть и прислушаться к своему обладателю.
— Ещё вопросы, Белла, — просит мужчина, держа меня на расстоянии вытянутых рук, но до сих пор не спуская с колен.
— Кого выпустили под залог? — это первое, что приходит в голову после помешательства. Неожиданного — мягко сказано.
Эдвард ощутимо напрягается, и мне уже кажется, что он попросит не говорить об этом, как мужчина отвечает.
— Джейкоба Клиуортера.
— Он был в тюрьме? — озадачено обдумываю услышанное.
— После того случая, да. Я приложил к этому все силы, но мои старания оказались разрушены.
— Кто внёс за него залог? Он сам?
— Нет, это сделал Аро.
— Аро Вольтури?
— Именно.
— Для чего? Почему? — бесконечное число вопросов без ответа заставляет меня погрузиться в что-то наподобие истерики. Нет, наверное, это эйфория.
— Чтобы насолить мне. У Аро по-прежнему мнение, что ты моя любимая игрушка, и ничего более.
— Игрушка? — морщусь на этих словах.
— Да. Сексуальная игрушка. И поэтому я всё ещё ношусь с тобой по Европе, — вздыхает Эдвард, но потом, заметив мой взгляд, тут же договаривает задуманное. — Но это не так, Белла. Я не считаю тебя игрушкой. Тем более в плане секса. Больше нет. Ты для меня значишь гораздо больше. И я обещаю и продолжаю обещать, что никто тебя и пальцем не тронет! Ни тебя, ни Энтони!
— Джейкоб не будет пытаться что-то сделать, — сообщаю я, выныривая из своих мыслей.
— Очень даже будет, — напряжённо выговаривает Каллен сквозь сжатые зубы. — Он уже делает.
— Что делает? — нахмуриваюсь, спрашивая это.
— Собирается подавать в суд, чтобы забрать сына себе.
— Никто ему не позволит! — уверяя то ли себя, то ли Эдварда, вскрикиваю я. Мужчина привлекает меня к себе, не позволяя вырваться. — Не позволит ведь, Эдвард? Или…
— Даже если и позволит, мне это не помешает, — разглаживая мои волосы, обещает он.
И всё же происходящее не укладывается в голове.
— Как же так? На каких основаниях он хочет это сделать?
— На тех, что ты со мной. А я тёмное пятно. И никакой гарантии, что со мной твой сын будет в безопасности, никто не давал. Он собирается ударить по этому месту.
— Есть какие-то шансы?
— Ни в коем случае, — фыркает Эдвард, усмехаясь. Но затем, видя моё лицо, смягчается и начинает покрывать короткими, нежными поцелуями мою шею. — Белла, Гарретт поговорит с ним, и всё уладит. Беспокоиться не о чем.
— Ты не врёшь мне?
— Зачем мне тебе врать? — Эдвард строит обиженную гримасу.
— Хорошо, — киваю, немного успокаиваясь. — Я тебе верю.
Перед глазами всё же на миг всплывает лицо Джейкоба. А затем Энтони. Я сравниваю их, но, опять же, как и раньше, никаких сходств не замечаю. Наверное, уже слишком поздно для их поиска.
Образ Тони сменяет другой малыш с бронзовыми кудрями. Он появляется так внезапно, что я усиленно моргаю, прогоняя его. Но на очередной вопрос это так или иначе наводит.
— Расскажи мне о своём детстве, — прошу я у него.
— Что рассказать? — недоумённо спрашивает Эдвард. — Ты и так всё знаешь.
— Не совсем, — пожимаю плечами, но отчаянно хочу получить больше информации. Впрочем, если он не хочет об этом говорить…
— Ладно, хорошо. Что именно хочешь узнать?
— До того случая с твоим отцом… Кто тебя воспитывал?
Каллен словно не замечает первой части моего вопроса. По крайней мере реакции от него нет. Все будто бы так, как нужно. Абсолютно нормально.
— Некоторые из его «сотрудниц». Они оттачивали свои материнские инстинкты на мне, сменяя друг друга ночью и днём. Не представляю, как это выглядело, но, как видишь, я всё-таки вырос и выжил там.
— Что ты чувствуешь сейчас? — мой следующий вопрос заводит его в тупик.
— В смысле?
— Когда говоришь это. Тебе больно?
— Уже нет.
— Почему?
— Наверное, я смог выплеснуть ту боль вчера, — тяжело вздыхая, объясняет он, а потом неловко добавляет: — Белла, за вчерашнее… Прости, что я не дал тебе выспаться. Мне очень жаль, что я не смог вовремя остановиться.
Его извинения заставляют меня заговорить настолько быстро и взволнованно, насколько это возможно:
— Эдвард, я ни в коем случае не обижаюсь и не виню тебя. Я не хотела, чтобы ты останавливался, а облегчил душу. Если тебе больно, то ты можешь плакать передо мной. Слёзы — вовсе не проявление слабости, они наоборот помогают, делаю ситуацию терпимее, легче для восприятия.
— Знаешь, ты первая, кто вообще видел мои слёзы после той ночи, — он зарывается лицом в мои кудри, и тёплое дыхание щекочет кожу.
Читать дальше