И я ему в этом помогу.
— Никто так отчаянно не пытался помочь мне, — говорит он мне на ухо, прекращая поцелуй. — Ещё никогда у меня не возникало желания рассказать про своё жалкое существование кому-либо.
— Тебе мешает то, что это тяжело? Что больно? — сочувствующе гляжу на него, вдыхая аромат, исходящий от его кожи.
— Не только это, — он поджимает губы, и я вижу, как ему хочется что-то сказать, но он не решается.
— Что ещё? — спрашиваю, поглаживая его шевелюру. — Ну же, Эдвард, что ещё?
— То, что когда ты узнаешь всё, я тебя потеряю, — признаваясь, он вздрагивает, но голову не опускает. Смотрит на меня, ища во взгляде поддержки. И я надеюсь, что нашёл.
— Запомни раз и навсегда то, что я сейчас скажу, ладно?
Он молча смотрит на меня, не утруждаясь даже кивнуть.
Вздыхаю, набирая воздуха, чтобы продолжить.
— Что бы ни было связано с твоим прошлым, с тобой или ещё чем-то, что касается тебя, я никуда не денусь. Ты будешь видеть меня столько, сколько захочешь. И днём, и ночью.
— Не нужно давать невыполнимых обещаний, — качает головой он, опуская меня на землю.
— Эдвард Каллен! — беру его руки в свои и заглядываю в изумрудные глаза, возвышающиеся надо мной. — Не смей даже думать, что я уйду. Сколько раз мне повторить, что этого не будет? Что бы ты ни сделал и кем бы ни стал!
— Белла, ты замечательная. Лучшая, кого я встречал, но даже тебе скоро надоест быть великомученицей, которая терпит меня, — потирая пальцами переносицу, произносит он.
Это выбивает меня из колеи. Такое ощущение, что я говорю с неодушевлённым предметом, не слышащим ни одно моё слово.
— Что мне сказать, чтобы ты поверил? — в конец отчаявшись, спрашиваю я.
— Ничего не говори. Это бесполезно, — он отпускает меня, идя к ступеням у входной двери.
— Это Аро сделал? Он довёл тебя до этого? — кричу ему вслед, смахивая капли дождя с лица.
Мужчина останавливается, а затем тремя быстрыми и огромными шагами возвращается ко мне.
— Аро помог мне, Белла. Давно. Неоценимо помог. Но, как видишь, он предатель. Все люди предают. Кто-то раньше, а кто-то позже.
— Ты думаешь, что я такая же, — озвучиваю свой ответ, как утверждение.
— Прости.
— Когда ты дал мне пистолет и предложил выстрелить в тебя, я этого не сделала, помнишь?
— Ты струсила.
— Нет, я просто пожалела тебя.
— Меня не за что жалеть. На мне смерти сотен человек. Я — убийца. Я смотрел им в глаза, когда они умирали и понимал, кто я есть на самом деле.
— Кто внушил тебе, что ты чудовище? Кто заставил тебя в это поверить? — сжимаю руку в кулаки от собственного бессилия.
— Меня окружали сплошные чудовища. И я стал таким же. Это не случайность — это судьба. Закон жизни гласит: выживает сильнейший. Я сделал всё, чтобы стать им! — он говорит громко, чётко и угрожающе. Его мимика и жесты наводят ещё больше страха, нежели сами слова.
Но я не боюсь его и уверена, что смогу переубедить.
— Что они с тобой сделали? — вопрос застаёт его врасплох и останавливает жуткую тираду. Он молча сверлит меня взглядом.
— Уничтожили. Они меня уничтожили. Того Эдварда, кем я родился, сжили со свету. А я лишь то, что от него осталось.
— Ложь!
— У тебя либо провалы в памяти, либо какое-то странное всепрощение. Белла, я делал тебе больно. И днём, и ночью. Я даже ударил тебя! — он замирает, словно сказанное забрало слишком много сил. Возможно, так оно и есть.
— Вовсе нет, — говорю мягким и любящим тоном, подходя к нему. — Ты вовсе не жестокий!
Он фыркает, но я не останавливаюсь, призывая его дослушать до конца.
— Кто ради меня вернулся из Америки? Кто снарядил частный самолёт, чтобы я попала из Германии в Испанию? Кто нёс меня на руках по трапу, а сегодня ночью успокаивал и целовал? Это был ты, — прожигаю его взглядом, ищущим правды. — И что, все эти поступки — доказательства твоей жестокости? Чудовищности, может быть?
— Ты так веришь в меня, что иногда мне становится тошно. Открой глаза, Белла!
— И что сделать? Уйти? — наступаю на него, ударяя по самому больному. — Прикажешь мне уйти?
— Если захочешь, — он закрывает глаза, и моё терпение лопается. Всё во мне лопается.
О чём мы говорим? Что обсуждаем? Я должна внушить ему правду не так явно, по-другому, с любовью.
А так я, словно известнейший деспот, пришедший силой указать свою волю.
— Я знаю, ты не веришь, что по отношению к тебе можно что-то чувствовать. Что ты можешь что-то чувствовать… — двигаюсь к нему медленно, говорю тихо и выверяю каждое слово и движение. Приближаюсь и останавливаюсь. Не притрагиваюсь, лишь смотрю в его закрытые веки, представляя, как они скрывают изумрудные омуты. — Но ты не прав. Я полюбила тебя, моего Эдварда. Прекрасного и замечательного. Самого лучшего.
Читать дальше