АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Вон то кресло, самое крайнее, в темном углу, откуда виден лишь край стола — туда меня швыряли.

Правильно.

Это точно здесь.

Эдвард обходит меня, приближаясь к зеленой поверхности стола. Его рука касается её, избегая сгрудившихся в тесном треугольнике шаров.

За спиной мужчины видны два шкафа с двумя открытыми полками. На одной из них расставлены толстые книги в потрепавшихся переплетах, а на другой хрустальные бокалы. Остальные углубления шкафа скрыты дверцами с зигзагообразными ручками.

— Садись, — тихо велит Каллен. Его взгляд кажется мне отрешенным.

Послушно опускаюсь на ближайшее кресло. Какие бы с ним не были связаны воспоминания, а кожа все-таки безумно удобная.

Рассматриваю комнату из нового ракурса, подмечая ещё кое-что интересное.

Пустая стена из темного дерева располагается на некотором отдалении от бильярдного стола, но все же непосредственно напротив него.

На этой стене три надписи, вырисованные золотыми красками.

«Supprimer», «Tuer», «Penser» — не без труда рассматриваю дизайнерский подчерк. Судя по последнему слову, язык французский. В наше последнее совместное времяпровождения, после предложения остаться на его вилле, Маркус сказал мне «pense». Он повторил его и перевел на итальянский.

«Pensare, Boginiya di Roz». (Подумай, богиня роз).

А остальные слова? Это какая-то древняя мудрость? Каллен поклонник античных поговорок?..

— Детская принадлежит Джерому, — прерывая череду мыслей, говорит Эдвард. В его позе ничего не изменилось, но зато глаза теперь направлены на меня, — твоя спальня — тебе.

Изумленно смотрю на него, не замечая связи между этими двумя предложениями.

— … сегодняшняя ночь — исключение.

Очень вовремя вспоминаются слова Марлены о том, что «ночи» принадлежат «ему».

«Мистер Каллен будет очень недоволен, если узнает, что вы спали у ребенка».

Черт. Точно.

— Джером был напуган, — неловко теребя прядку волос, отвечаю я. — Ему приснился плохой сон, и он пришел ко мне…

— Я знаю, к кому и когда он пришел, Белла, — рычит мужчина. — И повторяю: сегодняшняя ночь — исключение. Спать с ним в одной кровати тебе запрещено.

Последнее слово выделяется по буквам. Ничем хорошим это не пахнет.

— Конечно, — вздыхаю, опуская голову. Так мы обойдемся меньшей кровью.

— Теперь о другом, — Каллен отходит от стола, садясь в одно из кресел, расположившееся максимально близко к нему, — через два часа я покидаю особняк. Вернусь через неделю. Сделай все, чтобы это не произошло раньше.

Вот это уже полезная информация. Неужели мужчина решил предупредить меня? С какой целью? В прошлый раз ему это не понадобилось.

— Во время моего отсутствия ты должна исполнять свои обязанности с максимальной четкостью. Я оставил тебя здесь и не желаю пожалеть о своем выборе.

— Вы не пожалеете, — говорю с максимальной серьезностью. Дело уже не только в Джеймсе. Не только в холодной улице и страшной мучительной смерти…

Дело в Джероме. Я ни под каким предлогом, ни на секунду не хочу покидать его. Не хочу лишиться возможности находиться рядом с существом, по-настоящему во мне нуждающемся.

— Spero. (Надеюсь), — обращая взгляд к словам на темной стене, отзывается мой похититель. Его ладонь подпирает подбородок, представляя на обозрение точеный профиль. Побледневшая кожа и слегка впавшие щеки при таком угле тоже хорошо просматриваются.

Это наталкивает на другие мысли. Тоже связанные с поздним временем суток.

— Вам не говорили, что наркотики убивают? — припоминая его сегодняшний ответ на мой вопрос о том, что внутри шприца, интересуюсь я.

Каллен горько усмехается:

— Наркотики — самая малая губительная сила, изобретенная человеком. И это не совсем та наркота, о которой ты думаешь.

Малахиты возвращаются ко мне. Едва заметное сожаление проскальзывает в них.

Не та, о которой думаю? А какая же?..

— Сегодня ночью… — шепчу я.

— Сегодня ночью ничего особенного не случилось, — прерывает мужчина, рассуждая на удивление спокойным, почти безразличным голосом.

— Вы каждый день это принимаете? — хмурюсь, не в силах подобрать причину зарождающемуся внутри непониманию.

Эдвард медленно качает головой. Его губы подрагивают. Если он что-то и говорит, то я не слышу.

Смотрю на этого человека и не могу понять, какой он. Не могу дать точную характеристику. Сумасшедший или нет, умный или нет, жестокий или…

Стоящая перед глазами картинка, где он нежно обнимает сына, рушит все прежние убеждения. Не жестокий. Нет. Ничто уже не кажется настолько весомым подтверждением, как этот поступок.