Точкой невозврата служат глаза. Малахитовые глаза, мгновенье назад выпущенные из плена светло-сиреневыми веками. Безнадежные и напуганные, как у ребенка, прежде чем увидели меня. Утерянная было надежда вспыхивает в них с новой силой, отодвигая без лишних слов понятные страдания на задний план. Капля облегчения проскальзывает внутри больших драгоценных камней, истязая лучше всего иного.
Не надо…
Мое сердце бьется где-то в пятках. Колени дрожат и подгибаются, а дыхание окончательно сбивается.
Этому человеку я должна сказать о том, что шприцов нет?! Нет лекарства, способного помочь ему? Привести в довод то, что я выпотрошила все прикроватные тумбочки этажа? А может, поведать про записку Марлены? Про те страшные слова «мне жаль»?
В горле пересыхает. Сомневаюсь, что вообще способна говорить.
Видеть страдания любого из Калленов — будь то Джером, или его папа — для меня убийственно. Уже не имеет значение, кому из них больно. Наблюдая искаженные от боли лица обоих, я готова сделать что угодно, лишь бы получить для них избавление.
И конкретный момент исключением не является. За чертову инъекцию — одну-единственную — я готова продать дьяволу душу.
Я подхожу ближе. На ватных ногах, но достаточно быстрыми шагами достигаю своей цели. Останавливаюсь возле балки, поддерживающей балдахин, смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы. Отсюда вид ещё хуже… беспокоящая Эдварда нога неестественно подвернута, и вся поза моего похитителя подчинена ей. В обычном состоянии он, лежа так, наверняка бы повредил спину.
— Белла, — синеватые губы изгибаются, дрогнув на моем имени. Нетерпение, слившееся со слабостью, явственно звучит в следующей просьбе. Едва слышной, но оттого не менее молящей: — дай!..
— Я не… — сглатываю, глядя на него сверху вниз, — не нашла.
— Н-не наш?.. — Каллена передергивает. Свободная ладонь сжимается в кулак. Крови становится больше.
— Полки пустые, — присаживаюсь перед простынями, ненавидя смотреть на мужчину с прежнего ракурса, — где они могут быть ещё?
Сердце заходится в безумной пляске от морщин, исчертивших лицо мужчины целиком и полностью. Не осталось практически ни единого участка ровной кожи.
Жду ответа. Хочу помочь. Сделаю все, что от меня зависит.
— У м… — Эдвард намерено не вдыхает лишнего, ограничиваясь теми запасами кислорода, что имеет. Исправно старается не превысить допустимой громкости, помня о спящем Джероме.
— Нет.
Это мое слово обрывает его последние надежды. Перерезает, как ножницы тонкую нитку. С грохотом падая вниз, они отзываются тем же звуком в реальности, когда рука Эдварда со всей силы ударяет по спинке кровати. Балдахин вздрагивает. Джерри хмурится.
— Нет… — неслышным шепотом повторяет для себя мужчина, поджимая губы. С силой зажмуривается.
— Отнеси… — быстрый, незаметный вдох, — его…
Опасливо гляжу на малыша, понимая, о чем речь. Передумываю упрямиться и переспрашивать, как только перед глазами возникает картинка сегодняшнего утра. Со слезами, мольбами и неподдельным ужасом мальчика — от разговора. Простого, хоть и тяжелого. Что же говорить про подобный вид папы? Он может обойтись куда дороже… Я понимаю Эдварда. Я сделаю, как он просит.
— Сейчас, — поспешно киваю, обходя кровать. Мысленно умоляя кого-то свыше помочь мне благополучно добраться до ближайшей спальни — кофейной — обвиваю руками детское тельце, поднимая с покрывал. Руки подрагивают, мешая делу.
Прижимаю Джерома к себе, поглубже вдыхая любимый запах. Малыш нам поможет. Нам обоим.
Избегая болезненного желания в очередной раз взглянуть на моего похитителя, поскорее прохожу разделяющиеся нас с дверью метры.
Благо добраться до комнаты все же удается без приключений. Потяжелевшее, расслабленное тельце мальчика я опускаю на простыни своей кровати, укутывая в свежее, недавно постиранное одеяло.
Джерри что-то неслышно бормочет, поворачиваясь на бок. Вздыхает.
— Ш-ш-ш, любимый, — бормочу, наскоро чмокнув светлую головку, — все хорошо…
Верит. Затихает, глубже погружаясь в сон.
… Не помню, как возвращаюсь. Сознание начинает запись воспоминаний лишь тогда, когда я снова стою перед Эдвардом.
— Что мне нужно сделать? — с неподдельной серьезностью спрашиваю, заглядывая в искрящиеся глаза. Никогда не думала, что существует столько оттенков боли.
— Флинн…
— Где телефон?
Его голова дергается в направлении тумбы возле кровати. Слева.
Читать дальше