АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Не думать? — Эдвард фыркает, но лежит так же неподвижно, как раньше. Не хочет прекращать прикосновения, — он живет столько, сколько живу я. А я не знаю, насколько меня хватит…

От неожиданности, услышав такое, останавливаюсь, замирая. Смотрю в малахиты словно впервые, пытаясь понять, о чем они.

— Что ты такое говоришь? — недовольно восклицаю я.

— Они все были правы: я могу убеждать себя в том, что спасу Джерома сколько угодно. Но признать правду все же стоит: пять лет, десять, максимум: пятнадцать. Но это, конечно, маловероятно.

Это правда он? Человек, так страшно любящий, так страшно защищающий, пытающийся спасти своего маленького ангела? Он рассуждает о его смерти, и о своей собственной, как о просмотре какого-то фильма с завораживающим сюжетом.

Либо я схожу с ума, либо Эдвард, переволновавшись за сына, говорит такие сшибающие с ног глупости.

— Тебе всего сорок четыре…

— Мне уже сорок четыре.

Прикрываю глаза, сглатывая поднимающееся изнутри негодование. Мужчина терпеливо ждет моей реакции, внимательно глядя прямо в глаза.

— Тебе действительно лучше поспать, — неодобрительно сообщаю я, прерывая этот разговор и разглаживая бронзовые волосы, спутавшиеся у его лба, — вы оба устали.

— Я устал… — подтверждает мужчина.

— Ну вот видишь, — киваю, подтягивая края второго одеяла к его плечам, — я была права.

— Но эту усталость сном не снимешь, — отрицает мой похититель, видимо продолжая свою прошлую фразу, — я вообще не знаю, чем её снимать.

— Я знаю, — натянуто усмехаюсь сама себе, не допуская возможности затянуть эту тему дальше. Обдумать все время найдется. И уж потом, в более спокойной, более располагающей обстановке мы поговорим.

Глажу скулы моего похитителя обеими руками, дожидаясь, пока он закроет глаза.

— Засыпай, — замечая, что делать подобное он явно не намерен, мягко прошу я.

— Флинн придет… — пробует упорствовать Каллен.

— Придет — я разбужу, — на этот раз улыбаюсь робко, но искренне, — обещаю.

Сдавшись после трехсекундного внимательного малахитового взгляда, Эдвард все же делает, что я прошу. Подобно Джерому, усмехнувшись, застывает на подушках, глубоко вздохнув.

Не перестаю прикасаться к нему, наблюдая за постепенно расслабляющимся лицом. Морщинки исчезают, кожа возвращается к более-менее нормальному цвету. И даже пальцы левой руки, перекочевавшей с ладоней на локти, держат уже не так крепко.

Начинаю думать, что он уснул, вслушиваясь в звенящую тишину детской, как опровергая предположения, бархатный голос прерывает молчание:

— Я хотел, чтобы он забыл, — тихо докладывает мужчина, взглянув на меня с раскаяньем, — я не думал, что все получится так… плохо.

— О чем ты? — с неожиданной даже для себя лаской интересуюсь я, пальцы прикасаются к его коже нежнее.

Малахиты светлеют. Настороженность и удрученность пропадают сами собой, испаряясь, как вода на жарком солнце.

— О матери.

— Он не забудет, — вздыхаю, качнув головой. Тема, заставившая моего мальчика так горько плакать, не должна больше звучать рядом с ним. Не должна в принципе подниматься, пока у него не найдутся силы пережить её.

— Забудет, — губы моего похитителя застывают в легкой улыбке, когда, немного меняя положение тела, он позволяет мне касаться не только своих скул, — ты ему поможешь. Как мне.

Эти слова становятся последними, что звучат в белой спальне.

Закрыв глаза, удобнее устроившись на подушке, Эдвард не издает больше ни звука. И только отпечаток улыбки с его недавно хмурого лица никуда не исчезает…

Грядущая ночь обещает быть спокойной. Под продленным Флинном действием лекарства, Джером спит на своей половине кровати, тихонько и размеренно дыша. Доктор подтвердил мои догадки о том, что мальчик ничем не болен. Впрочем, предупредил, что, если к утру температура поднимется, нужно снова ему позвонить.

Подобные слова успокоили Эдварда настолько, насколько это было возможно. По крайней мере, ему точно стало легче. Проведя весь вечер на кровати сына, он отлучился лишь сейчас, велев мне спать. Видимо, какие-то недоделанные дела дали о себе знать.

Я думала над его откровениями сегодня ещё тогда, когда мой похититель вместе с малышом резвились в царстве Морфея. Смотрела на окончательно расслабившееся лицо и умиротворенные выражение, на нем застывшее, и слова из недавнего разговора сами собой всплывали в памяти.

«Они все были правы: я могу убеждать себя в том, что спасу Джерома сколько угодно. Но признать правду все же стоит: пять лет, десять, максимум: пятнадцать. Но это, конечно, маловероятно» — кто они? Правы потому, что уверяли его в неминуемости смерти? При всем желании не могу поверить, что он согласился с ними. Конечно, после вчерашнего его самоконтроль дрогнул, но не настолько. Я отлично помню, как мой похититель боролся за жизнь после отравления, дабы не бросить сына одного. Он ни за что не допустит того, чтобы малыш был отдан на растерзание чужим кровожадным людям — из мафии или нет, значения не имеет. Джером всегда будет с нами. Со мной или с Эдвардом. С Джаспером, который сможет защитить его. Мой похититель не один и он прекрасно это знает. Тогда к чему же все эти слова?..