АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Целую его в лоб, продолжая понимающе улыбаться. Больше никогда на свете я не позволю ему провести ночь в одиночестве. Мне ли не знать, какими страшными могут быть кошмары…

Дождавшись моего взгляда, сфокусировавшегося на своем лице и выбравшегося из неприятных воспоминаний из прошлого, Джерри открывает рот, чтобы что-то произнести. Но затем, передумав, крепко сжимает губы.

— Скажи мне, — негромко прошу я, разглаживая белокурые волосы, — ну же, милый, ты можешь сказать мне все, что угодно. Я слушаю.

Мальчик смотрит на меня почти минуту. И за эти шестьдесят секунд внутри малахитов можно найти столько грусти и ужаса, столько боли, что не увидеть ни у одного, даже самого измученного ребенка. С каждым мгновением слез внутри «драгоценных камушков» становится все больше, а сил сдерживать их у малыша — все меньше.

По истечении предпоследней секунды, громко всхлипнув, он проговаривает дрожащими губами два слога. Уже знакомых мне.

«Папа».

— Папа, — киваю, делая улыбку шире, чем обычно, — папа тебя очень любит, Джером. Больше всех на свете.

Джерри вздрагивает. Повторяет сказанное, но теперь пальчиком указывает на дверь.

Набухшие соленые капли готовы скатиться по его щекам по первому же приказу своего обладателя. Мгновенье — и он зальется слезами.

Понимаю, о чем мальчик спрашивает, когда из его груди один за другим начинаю вырываться всхлипы, предвещающие бурные рыдания.

Господи, я бы все отдала, чтобы он не плакал!

— Где папа? — озвучиваю вопрос вместо него.

Да.

На миг теряюсь. Сказать правду Джерому? Посвятить его во все то, что в принципе не предназначено для детского понимания? Мне кажется, это не лучшая мысль. Но и придумать что-нибудь правдоподобное не получается. Я ненавижу ложь, и, быть может, это и является главной причиной.

Пока я размышляю, как лучше преподнести мальчику случившееся с моим похитителем, в комнате воцаряется тишина. Для меня она незаметна и мало что значит, но для Джерома, похоже, многое объясняет.

Каллен-младший приходит к собственному неутешительному выводу, сжимаясь в маленький комочек и отползая по простыням кровати в противоположную от меня сторону. Ничем не сдерживаемые слезы уже на лице.

— Джером? — зову я. Невероятно больно видеть его таким. Не могу понять, в чем дело. Он думает, Эдвард оставил его? Больше не придет?.. Боже, это ведь противоречит всем законам мироздания!

Малыш не отвечает. Останавливаясь у самого края большого белого ложа, он опускается на покрывало, вжимаясь лицом в ладошки. Дрожь его тела передается мне, словно по невидимому проводу.

В этот раз не чувствую обездвиженности. Мое собственное тело подчиняется даже лучше, чем в обычное время. С готовностью поднимаюсь с кровати, понимая, что обойти её проще, чем пытаться притянуть ребенка к себе. Подхожу к малышу, крепко обнимая его и одновременно поднимая на руки.

С трудом удается заставить мальчика оставить простыни в покое.

Я прижимаю Джерри к себе, не позволяя ему вырваться или отстраниться.

Глажу пальцами подрагивающую, почти зажившую спину, нагибаясь к ушку малыша. Правильные слова — те самые, которые я должна произнести, но придумать которые казалось сложнейшей из мирских задач — находятся сами собой.

— Джером, вчера вечером я уехала, потому что твой папа попросил. Он чувствовал себя не очень хорошо… — сглатываю, но мужественно продолжаю, — и беспокоился, что не сможет приехать к тебе сегодня, как обещал. Он просил мне передать тебе, как сильно он тебя любит и что очень хочет поскорее увидеть. Ни я, ни папа, никогда тебя не бросим. Эта ночь последняя, я обещаю, которую мы с тобой провели не вместе. Больше никогда я не дам плохим снам мучить моего любимого мальчика, — чмокаю его макушку, делая необходимый вдох и улыбаясь, когда аромат маленького ангела поступает в легкие, — и папа не даст. Совсем скоро он приедет, солнышко, совсем скоро. Только не плачь.

Заканчиваю, немного покачиваясь из стороны в сторону, дабы окончательно успокоить малыша. Переставая, наконец, противиться моим объятьям, он доверчиво приникает ко мне. Всхлипы исчерпывают себя. Только слегка сбитое дыхание напоминает о том, что они были.

— Ничего не бойся, — шепчу я, — у нас все будет хорошо. Особенно у тебя.

Джером вздыхает и, запрокидывая голову, заглядывает мне в глаза.

В его взгляде вижу самое, что ни на есть, доверие. А ещё радость, преданность, благодарность и успокоенность. Он действительно не боится. Теперь.