Последняя фраза произнесена с ничуть не скрытым, совсем не преувеличенным чувством. Он правда умоляет.
Эдвард умоляет…
— Ты поможешь мне его сберечь, — не унимаюсь, с трудом сдерживаясь перед порывом ослабить контроль над собой и показать мужчине свой настоящий страх. Весь, какой найдется. Может, тогда он не будет говорить такие ужасные вещи?
— Послушай меня…
— Ты его не бросишь, — прерываю начатую им фразу, не дождавшись окончания, — ты не сделаешь с ним этого. Он не перенесет. Ты же знаешь, что не перенесет. Джером сойдет с ума… Ты уничтожишь его! Ты…
Останавливаюсь, наблюдая за тем, как искажается лицо Эдварда. Будто его режут на части, пока я говорю.
Неимоверная боль.
Неописуемая…
— Пожалей его… — тихо добавляю я, глядя прямо в глаза моего похитителя. — Пожалуйста…
И в тот же момент вижу влагу в уголках его глаз. Секунда — и маленькая капля сползает по скуле вниз, к подбородку.
— Не надо, — подбираюсь ещё ближе, насколько это возможно, к Эдварду, аккуратно проводя пальцем по его щеке и стирая мокрую дорожку.
Едва успеваю это сделать, как по проторенному пути пробирается новая порция соленой влаги.
В очередной раз наступив на горло собственному беспокойству, отметаю подальше все сомнения о том, что могу навредить, приникая своим лбом к виску мужчины.
— Я с тобой, — уверяю, вздыхая. — Джером с тобой. Мы поможем.
Дыхание Эдварда становится прерывистым, а тело подрагивает.
Повторяю сказанное ещё раз, но на этот раз правой рукой прикасаюсь к противоположной стороне лица моего похитителя. Там тоже мокро.
— Белла, — он с трудом проговаривает мое имя между частыми вдохами, — уезжай к нему.
В другой ситуации я сказала бы совсем другое слово. Ответила бы по-другому.
Если бы Эдвард просил меня уехать в полном физическом и психическом здоровье, я бы согласилась. Если бы вокруг были стены детской, а не квартиры в небоскребе — я бы, не задумываясь, ответила «да».
— Нет, — сейчас ничего иного я не могу произнести. Язык не повернется.
При всей любви к малышу, при всем том, что горит внутри меня, едва думаю, что кто-то причинит ему вред во время моего отсутствия, при всем ужасе, что вызывают во мне его кошмары — оставить Каллена в одиночестве сегодня я не имею права.
Эдварду я нужнее, чем его сыну. По крайней мере, до утра.
Джаспер был прав, когда сказал, что я не дам ему умереть.
Я и вправду не дам.
Ни за что.
— Пожалуйста… — Эдвард просит так жалобно, словно ребенок. Словно тот, кто потерял уже всякую надежду, но по-прежнему отчаянно желает что-то получить. Малахиты скрываются за пеленой слез.
— Все будет в порядке, — поднимаю голову, целуя его холодный лоб, — вот увидишь.
Эдвард тихонько стонет, но не возражает более.
Видимо, у него тоже нет сил на споры.
Вместо этого мужчина поворачивает голову, утыкаясь лицом в мою шею.
Теперь соленые слезы касаются и моей кожи…
Обнимаю его обеими руками, глажу волосы, лицо и плечи. Прижимаю к себе, не желая отпускать. Не намереваясь делать это даже под страхом смерти. Любой, кто попытается разжать мои пальцы — потерпит фиаско. Они каменные.
— Увидишь… — повторяю чуть тише для моего похитителя, в то время как одними губами обращаясь к тому, в существование кого раньше не верила.
К тому единственному, кто может нам сейчас помочь. Всем нам.
К тому, кто должен услышать меня, если в этом мире и правда существует какая-то высшая сила, которой люди поклоняются.
Я взываю к Богу.
Я молюсь ему за спасение Эдварда.
Большего ни мне, ни Джерому, не нужно.
— Пообещай мне, — с трудом удается отвлечься от безмолвных просьб и услышать голос Каллена, шепчущий что-то важное, судя по усилившейся дрожи его тела, — пообещай, что уедешь утром!
— Эдвард, — мягко уговариваю я, продолжая гладить каждый участок его кожи, до которого могут добраться пальцы, — утром ничего не изменится…
— Пообещай, — он невероятно упрям. Чувствую, как сжимаются губы, прижатые к моей шее. Только теперь понимаю, что окончательно переубедить моего похитителя не выйдет, несмотря на все усилия.
— Обещаю, — вздыхаю я, — но только утром…
* * *
Эдварду снится что-то плохое. Сложно не заметить судорожных вдохов, страха, отражающегося на лице; подергивания губ, произносяших что-то неразличимым человеческому уху шепотом.
Придвигаюсь ближе, немного сминая кроватные простыни, и обвиваю Эдварда руками.
— Ш-ш-ш, — бормочу, прокладывая губами дорожку крохотных поцелуев от линии бронзовых волос до скул. Если бы раньше мне сказали, что я буду это делать, ни за чтобы не поверила. Целовать Эдварда? Во-первых, он бы не позволил. Во-вторых, я бы не решилась. В-третьих, мне кажется, ему бы это не понравилось… Но сейчас, здесь, в ночной темноте, где счет идет на секунды, мне плевать. Я хочу его целовать. Я хочу его гладить. Я хочу говорить ему, что рядом, и что все будет в порядке.
Читать дальше