Невероятно сложно, глядя прямо в молящие детские глаза, принять поднос и тем самым дать свое согласие снова сделать ему больно.
Немного утешает то, что я не одна. Эдварду не легче. Каждый раз он появляется на пороге детской с хмурым выражением лица, которое не освещают все те лживые улыбки, что он пробует на него нацепить. Джером наоборот расстраивается больше, наблюдая за всеми попытками папы скрыть истинные эмоции. Он видит его насквозь. Он чувствует его. Это взаимно.
В первый раз было сложно придумать, как облегчить Джерри боль. Хоть каплю успокоить. Его слезы сводили с ума и меня, и мужчину. При всем желании спрятать их это у него не выходило.
Я касалась повреждений краешком ватки, чего хватало, чтобы расстроить малыша, но было явно мало, чтобы «запенились» раны. При таком подходе можно было часами терзать ребенка.
Это и сподвигло на поиск более совершенного решения.
И оно было найдено, несмотря на мои сомнения в начале.
Теперь Эдвард не держал Джерома, а обнимал его. Крепко, как и полагается, но в тоже время с нежностью, которую мог у себя выкроить.
Я же, склонившись над детской израненной спиной, опрокидывала зеленую банку вниз, точно на красные отметины. Они не заставляли себя ждать, буквально взрываясь белой пеной. Малыш, конечно, рыдал громче, но так все хотя бы быстрее заканчивалось. И остатки нервных клеток удавалось сохранить до завтра…
Качаю головой из стороны в сторону, прогоняя ненужные мысли. Процедуру, именуемую «обработкой» я выучила не хуже любой медсестры. Хоть сейчас могу идти в клинику и заниматься больными.
Я вздыхаю, наклоняясь к Джерому и легонько чмокая его в макушку. Мой малыш должен знать, что я рядом. Всегда. Чтобы не случилось.
В ответ на мое прикосновение мальчик вздыхает, немного наклоняя голову набок. Ладошки, сдерживающие меня, расслабляются.
Сложно поверить, что когда-то и я спала так. С мамой. Она улыбалась, гладила меня по голове и говорила, что я лучший ребенок на свете. Это продолжалось до восьми лет. Потом начались их ссоры с папой и мне приходилось засыпать в одиночестве, спрятавшись под подушки, чтобы не слышать громких криков и ярких «комплиментов» родителей в адрес друг друга.
Иногда мама приходила ко мне ночью. Она тихонько плакала, думая, что я сплю…
Прикрываю глаза, позволяя воспоминаниям в кои-то веки завладеть сознанием. Такой роскоши у меня не было уже много времени. Сначала Джеймс, потом Маркус, Джеймс, Эдвард… Калейдоскоп лиц. Я едва не потеряла себя, пытаясь выкарабкаться из той ямы, куда сама себя загнала.
… В тот злополучный вечер они снова поругались. Громко, с битьем посуды и хлопками дверей. Отец ушел, кинув напоследок неприличное слово, от которого мне тогда хотелось заткнуть уши.
Мама не пришла ко мне. Она вскрыла наш бар и выудила оттуда все запасы коньяка, какие могла обнаружить там. Этой ночью я засыпала под её громкие, несдержанные рыдания, приправленные звоном осколков из-под разбивающихся один за одним бокалов. А на утро позвонили из полиции. Пригласили на опознание…
Мои глаза раскрываются сами собой, когда тело Джерома вздрагивает одновременно с моим. Один раз. Затем второй.
Озабоченно всматриваюсь в бледное лицо, ища причину.
Резкая смена положения тела мальчика наводит на мысль, само собой. Кошмар.
Часто дыша, Джерри с широко распахнутыми глазами смотрит на белую стену. Его спина сотрясается от рыданий, вспотевший затылок блестит при свете, который дает окно.
— Милый, — ласково провожу пальцами по плечам мальчика, садясь на кровати следом за ним.
Услышав мой голос, он мгновенно оборачивается. С громким всхлипом кидается на шею.
Пугаюсь таких активных действий. Обнимаю его в ответ чуть позднее, чем следует.
Я стараюсь не повредить и без того исстрадавшуюся спину, когда обхватываю дрожащее тело ребенка руками. Как бы не началось кровотечение от таких резких подъемов. Его раны только-только стали затягиваться. Тонкий слой коричневой корки ещё легко сорвать…
— Мой хороший, что случилось? — глажу белокурые волосы, стремясь понять причину страшного сна.
Ответа не следует.
Естественно.
— Джером, я здесь, — меняю тактику, показывая мальчику, что сновидение — всего лишь сновидение. Не воплощение реальности. Никогда. — Я здесь и я с тобой. Все в порядке. Это просто сон. Всего лишь сон…
Малыш уверенно качает головой, прижимаясь ко мне сильнее.
— Тише, любимый, тише, — немного покачиваюсь из стороны в сторону, успокаивая его, — все закончилось. Все.
Читать дальше