АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Ты вернулась, — едва ли не со стоном, но не предпринимая попытки обнять меня в ответ, шепчет Эдвард.

— Еще бы, — сглатываю, поморгав глазами, чтобы прогнать слезы, — знала бы я, что ты тут делаешь, я бы за порог не ступила.

— Это же заслуженно…

— Сумасшедший, да? Может быть и мне пойти прижаться ладонью к конфорке?

Его пальцы на здоровой руке робко прикасаются к моей талии. Шипят сквозь рыдания:

— Не смей.

— Вот-вот, — хныкаю, немного присев и поцеловав его в макушку, — тоже самое, Эдвард.

Он замолкает, вслушиваясь в ритм моего сердца. А я, дав пальцам вольность, перебираю его волосы.

Не было ничего. Ничего не случилось. Все по-старому… все как прежде… хотя бы этим вечером.

Я не прощу себе, если он еще раз сорвет с собственных рук кожу.

— Я бы никогда тебя не ударил, — отчаянно-мертвым голосом, от которого мое сердце бьется на части, клянется Эдвард, — я бы скорее себя… никогда, Изабелла!

— Ага, — неглубоко вздохнув, двигаюсь пальцами ниже, к его щекам, стирая остатки слез. Верю. — Только не плачь. Пожалуйста, только не плачь…

Каждая слеза, каждый всхлип, хрип — ножом по сердцу. На него так же влияют мои слезы?

— Ты тоже.

— Я тоже, — усиленно моргаю, избавляясь от соленой влаги, — все. На сегодня — все.

Осторожно и медленно, очень не желая этого делать, отстраняюсь от мужа. Снова приседаю перед ним, критическим взглядом осмотрев ладонь.

Достаю из аптечки бинт, разматываю на нужное расстояние. На всякий случай, на полупрозрачную сеточку из ткани наношу еще немного крема.

Перебинтовываю его руку так, чтобы было удобно. Дважды спрашиваю, не туго ли затянула тут или там. И под конец, закрепляя основания, переспрашиваю еще раз.

— Если ты хочешь, я могу остаться на диване, — Эдвард нерешительно смотрит мне в глаза, теряя и спесь, и ярость, и все то, чем был наполнен последнее время, — или в гостевой… я не стану претендовать на спальню, Белла. Не беспокойся.

Мне неожиданно становится очень больно. Не просто горько, не просто жалко, а именно больно — до дрожи. Видеть его таким, говорить с ним таким и знать, что он совсем недавно с собой сделал.

Из-за меня.

Никакие синяки, касания и даже слова (по крайней мере, сегодня) не идут с этим ни в какое сравнение.

— Я не хочу, чтобы ты спал здесь, — уверенно заявляю, покачав головой, — мы оба полноправно владеем спальней. И мне бы хотелось, чтобы ты остался там. Со мной.

Не верящие тому, что говорю, темные оливы не спешат загораться.

— С тобой?.. — баритон дрожит.

— Да, — подтверждаю, не давая ему усомниться. Наклоняюсь и чмокаю в лоб так нежно, как поцеловала бы, наверное, только ребенка. Нашего ребенка. — Я ведь твоя Золотая Рыбка, любовь моя…

Этой ночью на долю Эдварда выпадает один из самых болезненных приступов за все время. Не имеет веса даже то, что обычно алкоголь, как утверждал он, позволяет спокойно спать до утра, блокируя проявление болей.

Катаясь по кровати с натянутой на лицо футболкой, он стонет, подрагивая от каждого движения.

Будит меня, хотя не хочет. Будит стонами, шелестом простыней и тем, что один раз случайно задевает мою руку — заживающую, но еще не зажившую. От тех самых котиков-любовников.

— Скоро пройдет, — ободряю я, ласково стягивая промокшую ткань футболки с его лица и вынуждая приподнять голову, чтобы запить принятую таблетку водой, — я здесь.

Это уверение, похоже, работает лучше всего. Эдвард не решился сегодня обнимать меня, когда мы легли в постель, а вместо этого предложил сплести вместе руки. Сила единства — величайшая сила. Сравнима даже с любовью — мы оба ощутили это, засыпая.

Близость. «Я здесь». Спокойствие. Ничего нет лучше.

— Невыносимо… — Каллен с силой зажмуривается, цепляясь за мою ладонь.

— Чуточку терпения, — успокаиваю, придвинувшись ближе и приобняв его за плечи, — ты же помнишь, пятнадцать минут.

— Двадцать, тридцать… с алкоголем — хоть час, — Эдвард испуганно вдыхает резко кончившийся воздух, переведя на меня остекленевшие, залитые ужасом глаза, — я столько не выдержу…

— Не придется, — продолжаю упрямо гнуть свою линию, сжав его пальцы, — все будет в порядке. Просто смотри на меня. Видишь, мы наконец-то в одной постели.

Мужчина запрокидывает голову, удерживая мой взгляд. Его лицо белее бинта на пострадавшей ладони, на нем снова вены, а посиневшие губы изогнуты от боли.

— Я люблю тебя, Белла, — срывающимся шепотом признается Эдвард, делая все, дабы слова не звучали вымучено и фальшиво, — я не могу без тебя жить… буквально.