— Я тоже, — нагибаюсь, пряча его лицо в завесе волос и легонько, желая лишь помочь, целую в щеку. Потом ниже, челюсть. За тем подбородок — и обратно. — Я тоже очень сильно тебя люблю. И я бы вытерпела что угодно, лишь бы тебе стало легче…
— Так не бросай меня… — он почти заклинает.
— Я никогда бы не стала, — вытираю с его лба испарину, — ты ведь знаешь.
— Я знаю, это жалко и отвратительно, Белла, но мне так страшно… — он моргает, позволяя мне увидеть затаившееся во взгляде страдание, — страшно, что этот Дьявол окажется прав и однажды ты растворишься на горизонте. И никакие деньги мне тебя не вернут.
Эдвард снова плачет. От боли, от ужаса, от озвученных мыслей — неизвестно. Может быть и от всего сразу.
И эти слезы меня ранят. Но далеко не так глубоко, как-то, что он постоянно думает о моем уходе.
— Видишь это кольцо? — поднимаю свою руку, продемонстрировав ему тонкий золотой ободок, поблескивающий от света луны за окном, — как только ты надел мне его на руку, я стала твоей, Эдвард. Независимо от твоего кошелька, дома, в котором мы живем, континента и даже мира. Я — твоя жена. Я та, кто будет рядом в любом случае. И если ты и можешь однажды меня потерять, то только из-за своего неверия.
Его глаза распахиваются, а лицо сводит судорога.
— Нет!..
— Значит, не потеряешь, — вздыхаю, погладив его щеку, — нам просто нужно начать все сначала. Нам нужно поговорить.
— Неужели это правда? — темные оливы переливаются при свете ночи.
— Что именно?
— Что ты меня не оставишь. В любом случае и даже если… деньги кончатся? Если империя сгорит? Если тело… откажет?
У него такой потерянный, болезненный, убитый вид, что у меня нет права даже улыбнуться на нелепость таких вопросов, о которых твержу днем и ночью. Напрасно, как вижу.
Он со всей серьезностью, опасливостью и ужасом спрашивает, не зная ответа. Не контролируя его.
С надеждой.
— Ни за что, — просто отвечаю, поразившись силе и честности, какую можно вложить в эту фразу. Емкую, но четкую. И до боли клятвенную.
Эдвард прикрывает глаза, словно бы смиряясь. Напитываясь. Проникаясь.
— Проси все, что угодно…
Я неглубоко вздыхаю.
— Не делай мне больно.
Каллен вздрагивает, его ладони дергаются к лицу. В какой-то момент мне кажется, что он решительно настроен сорвать кожу.
— Прости меня… — взгляд мгновенно задевает руки. Завтра на них наверняка проступят синяки.
Я вижу, что он не понял. Договариваю.
— Не делай мне больно своим недоверием и проверками, Эдвард. Не кидайся к выпивке от того, что думаешь, будто так сможешь переубедить меня быть рядом. Ты тоже, пожалуйста, не бросай меня… сегодня… сегодня мне показалось, что ты хотел этого…
Больно. Почти так же больно, когда смотрю и вижу, как собственными пальцами Эдварда нещадно терзает виски. Продавливает кожу, желая к ним пробраться. Едва ли не изгибается от этой пытки.
— Дыши, — сажусь совсем рядом, ловким движением заставив его поменять кроватную подушку на мои колени. Первый раз за все время, не опасаясь и не отдергивая рук, глажу его голову, волосы, лоб. Изредка целую, советуя делать более глубокие, более полные вдохи.
Что спазм кончился я понимаю потому, что Каллен снова говорит. Сбивчиво и быстро, так и не выровняв дыхание, силясь успеть до следующего налета боли:
— Я никогда этого не захочу. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ты осталась. Белла, я дышу, пока я тебя вижу. Как же я могу захотеть… ну что ты… ни за что на свете. Ни по каким причинам. О нет…
По его лбу течет липкий пот, глаза мокрые от соленой влаги, кожа влажная и холодная, а пальцы будто в треморе дрожат. Похоже, с алкоголем приступы еще хуже. Простыни под нами влажнеют.
— Я верю, — убеждаю, обеими руками обхватив его лицо, — всему верю и никогда больше ничего такого не подумаю. Обещаю.
Эдвард медленно, слишком медленно вздыхает.
— Я напугал тебя сегодня.
— Не так сильно, как думаешь.
— Ты убежала… ты убежала, потому что думала, что я тебя ударю…
— Больше не думаю, — заверяю, прокладывая очередную дорожку поцелуев по его лбу — сегодня Эдвард на это даже не реагирует. — Я поняла, что это не так.
— Мне бы очень этого хотелось, — он сглатывает, — Белла, я хотел наказать себя. Я думал об этом уже очень давно. И плита… я никогда бы не ударил тебя! Я скорее убил бы себя, Беллз…
— Своей болью ты наказываешь меня, — аккуратно пожимаю перебинтованную ладонь, невесомо коснувшись ее центра пальцами, — не смей такого делать.
Читать дальше