АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Очень жестоко заставлять любящего тебя, дорогого тебе человека проводить всю жизнь возле твоей койки, рядом с обрубком или «овощем», — безжалостно, ровным тоном сообщает Каллен, пожав плечами, — я к тому, Белла, что если однажды что-то подобное случится со мной, я не хочу видеть тебя рядом. И даже в этом городе.

Мое выровнявшееся настроение, ровно как и умиротворенный вечер вторника катится под откос. Слишком быстро.

Такими словами Эдвард режет по живому. Не знаю, имеет ли он об таком представление, но это слишком больно слышать.

— Знаешь, — фыркаю, отдернув ладони от него и сложив руки на груди, — если что-нибудь с тобой случится, и ты станешь… теми двумя словами, о которых говорил… ничем не сможешь помешать мне быть рядом. Поэтому просьба неуместна.

— Аккуратно посмотри назад, — шепотом советует мне муж, прикрыв глаза со снисходительным выражением лица.

Не понимая, что к чему, но желая это понимание, наконец, обрести, все же оглядываюсь. Незаметно, медленно… и вижу, какого черта Эдвард начал эту тему.

Он видел то, что невидимо мне. За моей спиной.

За столом трое: муж, жена и их дочь. Супругам около пятидесяти, девочке не больше пятнадцати, еще подросток. Она, стараясь не обращать внимание на некоторые взгляды вокруг, молчаливо ест свой суп с крекерами-креветками. Она здорова. Здорова и ее мать.

А вот отец нет. Он сидит на инвалидном кресле последнего поколения, которое оснащено всеми техническими новинками и подчиняется легкому нажатию одного пальца. Он не двигается, только смотрит. Смотрит на жену, когда она накручивает спагетти на вилку, кладет сверху кусочек ветчины и шампиньонов, и отправляет в его рот. Улыбается, вытирая соус вокруг губ салфетками, и поглаживает любимого по плечу.

Он парализован.

— Думаешь, она счастлива? — горько хмыкнув, мой Эдвард внимательно наблюдает за мной, подмечая мигом сбившееся дыхание.

Я сглатываю.

— Он любим. Он живет за счет того, что он любит. Она его любит…

— Она его любила, — безжалостно исправляет муж, — любила до того момента, как все это случилось. Сейчас у них дочь, на ней гнет ответственности и только поэтому, Белла, только поэтому она здесь, рядом с ним. И возится с ним. Она наивно считает, что такой отец для ребенка лучше, чем никакого.

— Ты жестокий…

— Это правда, — он закатывает глаза от моей излишней эмоциональности, понижает тон, — ты знаешь, что ждет ее, когда придет домой? Памперсы, средства от опрелостей, мерзкие мази и изгаженные простыни, потому что паралич предполагает дисфункцию всего организма! Он даже ходит под себя.

— Господи, да хватит же! — чудом умудрившись не вскрикнуть, восклицаю, уронив вилку на стол, — зачем, зачем ты все это делаешь? Что ты хочешь от меня услышать?

— Что будешь счастливой и умной женщиной, Белла, — невозмутимо отвечает муж.

— Без тебя?

— Да.

— Не дождешься. Я вышла замуж, Эдвард, и этот брак для меня святое. Я не позволю ни тебе, ни мне, ни кому-либо еще его разрушить.

— Это все бравые слова, и я понимаю, что сейчас тебе нужно сказать их, — становясь невыносимым человеком, которым бывает так редко, но так сильно, парирует Каллен, — однако когда исчезнут все эти «если бы» да «когда бы», пожалуйста, веди себя соответствующе. Не разочаровывай меня.

— Тебе неприятно знать, что тебя любят настолько, что приняли бы любым? Даже прикованным к постели?

Снисхождение в темных оливах выбивает почву из-под ног. Меня как никогда тянет заплакать.

— Приятно, Иззабелла, — отрезая себе ломтик персика, он согласно кивает, — но только знать. Потому что пытать того, кого люблю, я себе не позволю.

— Пытка одиночеством, считаешь, более мягкий приговор?

— Я тебя умоляю, — он кладет персик в рот, обмакнув его в сливовый соус, — одиночество длится год-полтора, потом все встречают чудесного мужчину с чудесным здоровьем, выходят замуж и живут счастливо и долго. Все забывается — в этом прекрасное свойство людской памяти. Наше спасение.

Я уже не знаю, что и думать. Не знаю куда себя деть, что ответить, как отреагировать, чтобы переубедить этого железобетонного чурбана (да простит меня муж за такое сравнение, но после этого разговора оно все же допустимо) и настроить его на правильную волну. Беспомощность тугим комком терзает глотку, пальцы сжимаю скатерть, а глаза саднят. Они уже красные, но без слез. Просто саднят.

Зачем. Зачем мы пришли сюда…

— Ты просто… Эдвард, ты невыносим… — выдыхаю, низко опустив голову. Официант приносит спагетти с фрикадельками, но я даже не смотрю на них, — за что ты так со мной?