Я весело хохочу от его слов, однако не отталкиваю мужчину. Наоборот, пододвинувшись вперед, ближе к подлокотнику, позволяю ему устроиться на мне, коленями опираясь о подушки. И целовать. На сей раз уже все, что открывает для своего обзора, стягивая майку и расправляясь с шортами.
— Люблю тебя, — заглянув в искрящиеся глаза, на исказившееся нетерпением и желанием лицо, признаюсь я. Тихо, но победно. С обожанием.
— Люблю тебя, — со стоном отзывается мне Эдвард, — как же я тебя люблю!
И делает первый толчок…
* * *
Вечер вторника мы действительно встречаем в итальянском ресторане.
Когда Эдвард возвращается с работы, такой же лучезарный, как и уходил на нее после нашего недолгого, но достойного секса, я пробую перевести его слова в шутку и сама что-нибудь приготовить, однако муж непреклонен.
Он дает мне десять минут на сборы и через эти десять минут, как по часам, мы оба сидим в салоне его черного «Мерседеса», а мистер Каллен собственноручно и умело управляет своим любимцем. Естественно, в верно выбранном направлении.
«Италия Делс», — дорогое, но уютное место, не давящее излишней роскошью. У заведения есть одна мишленовская звезда и ворох восторженных отзывов критиков, но в отличие от своих завистливых соседей, оно не вывешивает упоминания об этом на каждом углу. Красивая пятиугольная звездочка встречает гостей на входе (сертификат прилагается), но ни на других стенах, ни в меню больше о ней не говорится. Все и так знают. А клиентов, что заходят сюда, лучше не раздражать: они порой слишком нервные.
Эдвард забронировал нам столик возле панорамного окна, затонированного таким образом, что посетителям видно всех и вся, а снаружи — ничего и никого. Все для комфорта, удобства и конфиденциальности.
Когда я сажусь, он галантно заправляет мой стул и только потом занимает свое место.
Выбор блюд неизменен: на закуску салат «Капрезе» для меня и Пармская ветчина с персиками и руколлой для Эдварда, как основное блюдо — спагетти с фрикадельками нам обоим. Говорят, американские дети из всех итальянских блюд больше всего любят именно это, если забыть о пицце.
Вот и мистер Каллен также — из всего разнообразия макарон лучшего итальянского ресторана, он способен забыть про стейки только при условии спагетти с фрикадельками и только в этом месте. Здесь порции большие, аппетитные, аромат неповторимый, а вкус… божественен. Амброзия из вареного теста, не иначе.
Десерт мы не заказываем. Какой он и чем будет выражен, знаем с самого прихода сюда. Мы сами подарим его друг другу. Неудачно начавшаяся первая неделя внезапно стала лучшей за все время моего пребывания с Эдвардом. Он доверился мне, он рассказал, он позволил заглянуть себе в душу и принять все, что затаилось внутри, таким, какое оно есть. Недопонимание ушло в прошлое.
— О чем ты думаешь? — мужчина накрывает мою ладонь собственной, с интересом наблюдая за тем, как смотрю в окно. Молчаливо и, наверное, загадочно.
— О том, какая я счастливая, — честно признаюсь, обернувшись к нему с улыбкой, — и какой счастливый билет каким-то чудом вытащила.
Всегда немного смущенный, когда говорю такие вещи, Эдвард робко улыбается в ответ.
— Потому что мы здесь?
— Потому что мы с тобой, — расслабленно вздыхаю, обвив его пальцы покрепче. Наши обручальные кольца касаются друг друга и немного холодят кожу.
Мужчина откидывается на спинку кресла, не отпустив мою руку, но касаясь ее теперь только краешками пальцев.
— Знаешь, говорят, — он задумчиво смотрит на наш столик, застеленный светлой скатертью на два комплекта посуды, приготовленные заранее, — чтобы проверить, любит ли человека другой человек, надо спросить у него, готов ли он умереть за любимого…
Насторожившись, я недоуменно поглядываю на мужа.
— Эдвард…
Он предупреждающе поднимает указательный палец вверх, прося меня дослушать.
— Мне кажется, вопрос нужно задавать по-другому, потому что смерть — это очень легко и прозаично, она, как правило, ничего не стоит. Нужно спрашивать: а если от человека не останется ничего, если его мозг заблокирует тело, если даже повседневные нужды станут непосильным гнетом — тогда любимый с ним останется?
По моей спине пробегает парочку мурашек, а глаза, почему-то, на мокром месте. Я смотрю на Эдварда, я слушаю его, и я слышу… какого-то черта я все это слышу. Пропадает даже аппетит.
— Зачем ты это говоришь? — тихо спрашиваю, избегая желания заткнуть уши.
Читать дальше