АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Эдвард морщится и недоумевает моему вопросу. Его напряжение ваттами излучается наружу.

— Что ты такое говоришь?

— Я пытаюсь узнать…

— Нет, Белла, — он останавливает меня, — что ты такое говоришь? Какую роль ты собираешь исполнять? Какие у меня могут быть планы?

Этим утром все идет не так, как надо. Я не даю ему позавтракать, собраться и уйти на работу, а он не дает мне выплакаться. Однако прервать беседу я не посмею. Мы оба заслужили ее со вчерашнего вечера.

— На мое поведение, — пожимаю плечами, тусклым голосом пробормотав эту фразу, — как золотой рыбки, как твоей жены… что именно я должна делать?

Эдвард злится. И его злоба, перемешиваясь с холодным отчаяньем и тем самым удивлением, что не передать словами, заполняет мою душу. Зиждется в ней.

— Изабелла, я женился на равной, — плохо сдерживаемым голосом произносит Каллен, — я взял тебя в жены чтобы любить, оберегать и стариться с тобой вместе, но точно не для того, чтобы прогнуть тебя под себя. У тебя нет никаких правил и роль твоя ровно как и в этом браке, ровно как и в моей жизни — быть собой. Потому что только при этом условии, только находясь рядом с человеком, которому я верю, я могу жить.

На этот раз моя очередь оказаться под впечатлением. Все звучит так искренне, так честно, что замирает сердце, а кровь бежит быстрее. И слезы. Слез слишком много.

— Я тоже… — хныкаю, насилу втянув через нос воздух, — я тоже хочу быть собой. И любить тебя. Боже мой, как же я хочу любить тебя, Эдвард. Жить с тобой.

Муж тяжело кивает, потирая мои плечи. Его губы становятся еще мягче, голос нежнее, проникновеннее:

— Поэтому мы и вместе, — объясняет он, — и поэтому мы женаты. Это не аквариум с золотой стенкой, моя девочка. Это просто квартира, просто город. Я не заточаю тебя в клетку. Я никогда никому не позволю этого сделать.

Меня переполняют чувства. Это сложно выразить и еще сложнее понять, но их просто слишком много. Бьют ключом, текут бурной рекой. А количеству соленой влаги в своем организме я и вовсе поражаюсь.

Но все это того стоило — все, что случилось. За такие слова Эдварда, за искренность его чувств я готова пережить все это снова.

— А себя?.. — только лишь спрашиваю, осторожно поцеловав рубашку на его груди.

— Ммм?

— Зачем ты себя заточаешь? — пальцы ласково движутся по спине, притрагиваясь к черному пиджаку и опускаясь к поясу брюк. Потом обратно — и на шею. По коже, по вороту рубашки. По волосам. Я никого на свете не смогу любить сильнее. И никого на свете больше, чем этого мужчину, не боюсь потерять. Сегодня как никогда ясно это вижу.

— О чем ты? — он опять хмурится.

— О приступах, — не боюсь произнести это вслух и голос звучит уверенно, в меру эмоционально и в меру серьезно, с призывом довериться и приступить к действию; попробовать, — это же замкнутый круг без врачебной помощи, ты же понимаешь не хуже меня. И эти таблетки, и опасность… Эдвард, если бы это происходило со мной, ты бы смог просто смотреть? Что бы я тебе не говорила?

Я отстраняюсь. Не обратно в пустоту гостевой, не из объятий, просто немного назад. И смотрю на дорогое сердцу лицо. На каждую его эмоцию, каждое движение.

Эдвард прикрывает глаза, собираясь с силами и мыслями, а я им любуюсь. Любуюсь и люблю. Мне несказанно повезло. Просто невозможно.

— Поверь мне, — прошу его, указательным пальцем проведя линию по гладковыбритой щеке, — мой хороший, ну пожалуйста… ты же все сам знаешь.

И внезапно эта фраза проливает на меня свет на этот вопрос. Становится практически его ответом.

Эдвард открывает глаза, вглядываясь внутрь моих своими пронзительными оливами, а я убеждаюсь.

Ну конечно же.

Все знает.

— Диагноз ясен? — тихонько зову, прижавшись к нему как можно ближе и глядя в глаза снизу вверх, — его определили, так ведь?

С мрачностью запрокинув голову, Эдвард кивает. Морщится.

Мне хочется задрожать, но я не дрожу. Мне хочется заплакать, но слезы как-то сами собой высыхают. Мне больно, но боль можно стерпеть. Все можно стерпеть.

Я прихожу к общеизвестному выводу. Тону в нем.

На губах дрожащая понимающая улыбка, выпрямившиеся, побелевшие пальцы все еще на калленовском лице. И огонь. Огонь внутри. Испепеляющий.

— Это рак? — просто спрашиваю, облизав губы. Всматриваюсь в его лицо, в глаза, в губы — ищу подтверждения. Картинка складывается в голове из сотен пазлов, многие из которых перекликаются с головной болью, неожиданными ее приходами, столь большой силой и непомерным, непомерным страданием. «Не лечится», он сказал. А снять можно только таблетками. Дорогими, с малым количеством штук в пачке, яркого цвета. И выдают их исключительно по рецептам.