Бросаю трубку. Буквально бросаю — на пол. И с трудом удерживаюсь, дабы не пройтись по ней своими кроссовками. В глазах слезы, в голове вибрирует, а сердце в груди бьется быстро-быстро, как загнанное. Мое первое разочарование на любовном фронте — так и запишем. Только уж слишком больно…
Впрочем, все это не повод откладывать прогулку, хоть я и порываюсь. Все-таки сажусь на велосипед и все-таки выезжаю по направлению к Гайд-парку, спрятав телефон в карман небольшого рюкзачка, что всегда с собой. В нем вода, ключи от дома и книжка Хоссейни, если мне захочется сделать перерыв и почитать.
Погода чудесная, поют птицы, благоухают цветы. Природа поднимает мне настроение, а то, как легкий ветерок дует в лицо, воодушевляет. Я начинаю забывать о Каллене и его наглости, проникаясь атмосферой летнего вечера. По-моему, ничего не может быть лучше.
В Гайд-парке не многолюдно, остались только любители собак, выгуливающие перед сном своих домашних любимцев. Я ловко объезжаю излюбленные ими тропы, двигаясь вглубь парка, подальше от детских площадок и зон отдыха. Здесь, между пальмами и ярко-оранжевыми цветами, чье название не запомню, кажется, никогда, выжимаю из своего Верблюда все, что он может дать. Жажда скорости — не пустой звук. Она великолепна.
Солнце садится, становится холоднее, а небо темнее. Смеркается.
Я делаю третий круг по лучшей из двух велодорожек, въезжая в просвет между деревьями.
Сбавляю скорость и выравниваю руль. А потом делаю то, что и всегда в этом месте, — отпускаю руки, прикрывая глаза. Еду по ровной дороге, которая будет таковой еще четыре метра, и глубоко, ровно дышу, не глядя на маршрут, что выбрала. Расслабляюсь, проникаясь тихим парком и чудесной погодой.
…Не знаю, почему все идет не так. Именно сегодня, именно в это время, именно со мной — но не так. Каким-то образом на обычно идеально чистой дороге появляется какая-то ветка. Горько хрустнув под моими колесами, она уводит руль вправо. И я, конечно же, не успеваю никак этому воспрепятствовать.
Открыв глаза и схватившись руками за руль, с трудом уворачиваюсь от широкого дерева, чей ствол не обещает легких травм. А вот от кустов увернуться не успеваю. Влетаю в них, оставив в густой череде своего Верблюда. Через руль, как в хорошо поставленном фильме, перелетаю его. И, больно ударяясь ногой о землю, падаю на траву возле дорожки. Справа от того самого дерева.
Я часто дышу, пытаясь понять, что произошло. Оглядываюсь вокруг, переосмысливаю ситуацию и рассчитываю траекторию своего падения.
Тяжело вздохнув, неудовлетворительно фыркаю собственной глупости и невнимательности. Фыркаю и пробую подняться, чтобы выпутать Верблюда из кустов и поехать домой, куда уже давно пора было бы отправиться, — почти стемнело.
Только вот подъем оказывается невыполнимой задачей, как бы сильно мне этого ни хотелось. В ноге вспыхивает нестерпимый огонек боли, прокладывающий несколько дорожек слез по моим щекам.
…Холодает. Парк накрывает темнота. А я сижу на траве, не прекращая плакать, и с отчаяньем гляжу на велосипед и свою ногу. Не могу составить план действий. А еще начинаю мерзнуть…
Чтоб тебя, Белла, с твоими велопрогулками, закрытыми глазами и прочей требухой! Сидела бы дома, смотрела Animal Planet, и была довольна жизнью! А теперь…
Но самобичевания делу не помогут, это мне известно не хуже, чем кому-либо еще. И только поэтому я, наплевав на собственную гордость и к чертям послав свою надуманную независимость, тянусь к рюкзачку, доставая телефон.
Мои родители на другом конце света — приобщаются к американским достижениям садоводства, моя единственная подруга, Таня, как будто назло, на свадьбе сестры — за двести километров от Сиднея. И таким образом, единственный человек, что может мне помочь, подонок. Но даже к подонку можно обратиться, если на кону перспектива провести ночь в парке, вдали от людных прогулочных дорожек. Даже думать не буду, что со мной может случиться здесь… к тому же, по наступлению полной темноты с деревьев спускаются опоссумы, а встречи с ними, не глядя на безобидность, мне бы также совершенно не хотелось.
Поэтому я звоню. Достаю телефон и звоню. Стиснув зубы.
Семь гудков — автоматический сброс. Не отвечает.
Я не унимаюсь. Пробую снова, начинаю подрагивать от холода — моя майка явно не рассчитана на ночевку в парке.
Снова сброс. Да он издевается!
Сморгнув слезы, набираю номер в третий раз. Сижу на траве, смотрю на свою пострадавшую ногу, отчаянно вслушиваюсь в гудки и тихонько бормочу «пожалуйста». Мысленно даже обещаю Вселенной принести извинения Эдварду и еще раз переспать с ним, если ответит. Переступлю через себя.
Читать дальше