Андрей Геласимов - Жажда. Фокс Малдер похож на свинью

Правое плечо, потом левое. Справа налево. Не как в прописях, а наоборот. Туда-сюда, туда-сюда. Как затвор у автомата. Только не так быстро. Потому что рука ведь, а не затвор. Но если бы мог, то фигачил бы с такой же скоростью, как затвор. Потому что надо.

А в развалинах кричат: «У-аллаху акбар!». И тогда ты начинаешь справа налево. Уже не путаешь ничего.

— Помнишь лейтенанта? — говорит Генка.

Я киваю в ответ.

В лоб и в живот. Чтобы наверняка. А может быть, сразу два снайпера стреляли. Не знаю. Наверное, конкуренция. Им за офицеров платили больше. Кто из них, интересно, за нашего лейтенанта получил?

Сначала лоб, потом живот, потом правое плечо, потом левое. Важно ничего не перепутать. Поп, который нас всех крестил, что-то на эту тему рассказывал. Из-за чего там лоб, и почему потом живот, и зачем после него правое плечо. Какой там в каком месте Святой Дух. Но попа быстро убили, и он не успел нам это столько раз повторить, чтобы мы смогли запомнить. И мы не запомнили.

«Рота! Правое плечо вперед!»

Наверное, деньги получил тот, который попал в лоб. Хотя как он смог доказать, что это была его пуля? Бабки есть бабки. Второй, наверное, тоже был не дурак. Кто же откажется от халявных денег? Взял да и сказал, что это он в лоб нашему лейтенанту целился. Хотя они вообще-то все такие религиозные чуваки. Типа, Бог все равно ведь все видит.

Хоть он и Аллах, а не наш Бог.

Но деньги есть деньги.

— Слышь, Костя, — говорит Генка. — Я хотел с тобой насчет этого бабла переговорить.

— Какого бабла?

— Ну насчет этих денег, из-за которых у нас с Пашкой…

— Я уже слышал все это сто раз.

— Да нет. Я тебе другую байду хочу рассказать.

— Какую байду?

— Другую.

Но я все равно уже знал, что он мне сейчас скажет. Потому что Генка когда говорит — про него все заранее известно. Про то, что он хочет сказать. Только лейтенант этого не знал. Пока был жив. Поэтому удивился, когда Генка собрался вернуться за подстреленным пацаном. «Своих не бросают, лейтёха», сказал он. И я знал, что он именно так скажет. У него всегда видно все по лицу. Хотя он думает, что он очень хитрый. И может всех обмануть. Не знаю. Наверное, кого-нибудь может. Но не меня. Как и насчет этих денег. То есть вначале я еще не понимал — кто забрал себе бабки, но потом мне уже было ясно все. После того, как в джипе с ними поездил.

А лейтенант ему говорит: «Но он ведь уже мертвый». И Генка опять отвечает: «Своих не бросают, лейтёха». И я снова знал, что он скажет именно так. А духи по рации бубнят и бубнят: «Лейтенант, уводи своих пацанов оттуда. Слышишь, эй, лейтенант! Мы сейчас к вам придем. Мы вас живьем будем на бинты резать. Уводи пацанов, лейтенант». А Генка говорит: «Ты с ними тут пока побеседуй. С чурками». И ушел. А когда вернулся, духи лейтенанта по рации уже по имени называли: «Саша, ты меня слышишь, Саша? Передай своим, чтобы отозвали этот долбаный вертолет. И уходите оттуда. Прямо сейчас уходите». «Дурак ты, лейтёха, — сказал Генка. — Ты бы им еще адрес свой дал». А через два дня лейтенанта убили. В лоб и в живот. Две пули. Даже не из снайперской винтовки. Из калаша бьют за полкилометра. И гранатометы делают из простых труб.

Город мастеров. В детстве был такой фильм-сказка.

А теперь Генка смотрит на меня и говорит:

— Это я деньги забрал.

А я смотрю, как Пашка подходит к джипу.

— Слышь, Костя. — Генка трогает меня за плечо.

И тогда я говорю:

— Я знаю.

Пашка открывает дверь и садится на заднее сиденье.

— Надо же! — говорит он. — Все у них есть, а специальной посуды для микроволновки у них нету.

— Да ладно, брось ты ее, — сказал Генка. — Не поднимай. На счастье разбилась.

— Дети же бегают, — сказал я. — Наступят еще.

И стал собирать. Тем более что все равно уже под стол опустился, и, чтобы снова садиться на табурет, надо было еще накопить сил. Под столом. Чтобы голова меньше кружилась.

— Смотри, не порежься, — сказал сверху Генка. — Ты как там?

— Нормально.

— Порезался?

— Да.

Слова все короче, потому что на длинные тоже силы надо копить.

— А мы тебе уже налили.

— Я сейчас.

И голос какой-то другой. Тянется. Но пока все равно узнаю — мой голос.

— Мелкие, блин, — говорю вроде своим голосом.

— Тряпкой надо, — Пашка своим голосом говорит.

— Нету, — говорит Генка. — Я ее выбросил. Мы уже налили тебе. Ты где?

— Я здесь.

У Генки слов больше, потому что я торопился. Потому что мне не в кайф было сидеть и слушать, как они молчат. Я-то почему должен был напрягаться? Моих денег там не было. Там, откуда Генка их взял. Поэтому я говорил: не хотите, ну, как хотите, а я, наверно, еще одну. И от этого слова постепенно становились короче. И даже не постепенно, а довольно быстро. Сначала стало как-то плавно внутри, а потом слова стали короткие. Потому что не очень нужны. Протягиваешь руку и наливаешь. Или просто кивнешь. Даже когда не спрашивают. Сидишь внутри себя, как в космическом корабле. На запросы не отвечаешь. «Земля, Земля, вас не слышно. Плохой сигнал. Как слышите меня? Прием». И управление уже ни к черту. Где тут у них тормоза? Сидишь и смотришь в безвоздушное пространство. С удивлением. Потому что в иллюминаторах одна муть. И даже не голубая. Но топлива еще до фига. Это радует.