Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

— Терпи, — прошипел Ротаридес, крепко сжимая ей локоть. — Не забывай, зачем мы сюда пришли.

Они тупо наблюдали, как старуха смахивает с табуретки скомканное тряпье; она предложила Тонке стул с резной спинкой, а сама опустилась на железную кровать возле двери. Постель была не застлана, на матрасе лежало цветастое одеяло без пододеяльника, из розовой подушки выбивалось перо.

— Давай не будем садиться! — прошептала Тонка. — А то мы здесь застрянем.

— Погоди, — шепотом ответил Ротаридес, усевшись верхом на низенькую табуретку.

Тонка подвинула стул поближе к мужу, осторожно скинув с продавленного сиденья подозрительно заскорузлые детские носки.

— Боже мой, — прошептала она так, чтобы старуха ее не услышала. — Если мы действительно сюда переедем, надо будет сначала сделать полную дезинфекцию…

Прижавшись друг к другу, они оторопело озирались по сторонам. В полупустой комнате, кроме кровати, стоял большой, ничем не застланный стол, шкаф с разболтанными дверцами, которые закрывались на свернутые трубкой бумажки, и единственный приличный предмет обстановки — высокие напольные часы с маятником. На столе початая буханка хлеба, от которой кромсали небрежно, тупым ножом, а вокруг недоеденные корки, множество крошек и куски мякиша. Накрошенный хлеб мок и в тарелке с молоком, сбоку валялась ложка с присохшей молочной пенкой, груда немытых тарелок, мисок и ложек громоздилась на краю стола.

— Вы знаете пани Ничову? — строго спросила старуха.

Ответ был ясно написан на лицах обоих супругов, но старуху это интересовало меньше всего; глаза у нее засверкали, подбородок заострился, и вся она стала похожа на маленького хищного зверька, изготовившегося к нападению.

— Думаете, она стала бы гнать меня из квартиры, если бы ее не подмазали? Змея подколодная! Я ей прямо скажу: «Пани Ничова, если вы выселите меня из квартиры, я пойду с моим Владиком на мост, а там возьмемся с ним за руки да и бросимся в Дунай!»

— Ну зачем же так, — пытался урезонить ее Ротаридес.

— Я ей все карты спутаю! Не соглашусь на то, что она мне предлагает, нипочем не соглашусь. Подумать только, в Петржалке, черт-те на каком этаже! Сама поищу. Я вчера была тут недалеко, на первом этаже, муж с женой и ребенком, им нужна большая квартира…

— Так ведь это мы и есть, — осторожно напомнила Тонка.

— Ах да, простите… Совсем голова дырявая. Если не запишу, начисто позабуду. Да-да, вчера я с молодым человеком разговаривала, вас-то я не знаю, вот и запамятовала. Вы мне оставьте бумажечку с фамилией и адресок, я ее за часы спрячу, чтобы не забыть. Эти часы у меня еще от дедушки, если я их не слышу, то и заснуть не могу. Я по ним и дочку, покойницу, учила время узнавать…

Ноздри у старухи задрожали, губы ввалились, из глаз покатились слезы.

— Какая она у меня была красавица, может, вы ее встречали, коли рядом живете. Если вы хоть разок ее видели, то должны помнить, волосы у нее были как огонь, поэтому ее все и помнят…

— Рыжие волосы, говорите? — Весь вид Тонки выражал искреннее стремление вспомнить, лишь бы обрадовать старуху, однако солгать она не решилась. — Я здесь видела только одну женщину с такими рыжими волосами. В прошлом году она продавала цветы в цветочном ларьке возле магазина самообслуживания…

— Это она и была! — просияла старуха.

— Но вы же… — начал удивленный Ротаридес, однако Тонка предусмотрительно толкнула его в щиколотку, и он замолчал.

— Тогда она уже не могла петь. У нее был острый диабет, он-то в конце концов и свел ее в могилу…

— Но вы же сами говорили…

— Вы тоже помните? — с одобрительной улыбкой перебила его Траутенбергерова. — Когда был жив мой муж, он тоже знал в лицо всех прешпорских [14] Прешпорк — старое название Братиславы. цветочниц, — многозначительно добавила она. — Ваза у нас никогда не пустовала.

Не успела старуха насладиться смущением Ротаридеса, как Тонка самоотверженно бросилась ему на выручку:

— Мой муж часто сам наводит порядок в квартире. — Она опять обвела взглядом комнату, еле заметной гримаской давая понять, какое неприятное чувство вызывает у нее это запустение.

— Мне-то помочь некому, — отозвалась старуха то ли в ответ на Тонкин намек, то ли просто констатируя факт. — Из национального комитета, правда, прислали тут мне одну… прибираться и готовить, да разве можно терпеть ее пересуды, к тому же всюду нос сует? Наговорила на меня соседям, будто я обращаюсь с ней как с прислугой и что, будь у нее такая дочь, как моя, которая, мол, за деньги таскалась с мужчинами из бара, она бы от стыда и носа на улицу не казала. Вот дрянь безмозглая! Я выставила ее за дверь — брысь! Чтоб ноги твоей здесь больше не было! Я гордая, милая пани. В нашем семействе служанкам не раз указывали на дверь. К вашему сведению, я получила воспитание в Вене… Обратите внимание, пол выскоблен, хотя нога у меня не действует и поясницу так ломит, что врагу не пожелаю. Стирать мне тяжело, да Владушко по мелочи сам стирает, а большие вещи носит к отцу, он тут по соседству работает истопником в школе…