Ксения Букша - Чуров и Чурбанов [litres]

– Что такое наблюдательность, кто знает? – спрашивал профессор.

И получал ответы: наблюдательность – это внимательность, точнее, хорошее видение, ещё точнее – умение замечать детали и складывать их в общую картину, как пазл.

– Так-то оно так, да не так всё просто, – возразил им профессор. – Ведь у вас нет знания, какой именно пазл должен у вас сложиться. И поэтому иногда можно смотреть, смотреть, все глаза проглядеть и не заметить самого большого, главного и очевидного. Именно потому не заметить, что оно такое отъявленное, как будто само собой разумеется. Настоящая наблюдательность хорошего диагноста устроена поистине загадочно. Врач и не знает, что он ищет, – а всё-таки ищет. И сила, которая заставляет его искать, это не ви́дение, а слепота. Он шарит, как слепой под фонарём. Вы тоже узнаете, как это бывает, а пока просто запомните.

Чуров подумал тогда, что эти сведения мало что ненаучные, так ещё и не имеют практической ценности: когда это ещё будет, вероятно, весьма нескоро. Но очень скоро Чурову пришлось убедиться в правоте сказанного профессором. Убедиться на случае отъявленном и огромном по своей силе и по тому влиянию, которое имел он на Чурова.

Уже октябрь подходил к концу, и день тоже кончался. Дождь шумел в водосточных трубах. Капли барабанили по крыше, откосам и карнизам. Давно стемнело.

После маминой смерти Чуров не любил по вечерам сидеть в пустой комнате, маялся там. Особенно когда настала осень и вечера стали тёмные. Вот и в тот вечер Чуров, как он это часто делал, взял книжку по специальности, заварил себе на кухне громадную кружку слабенького чаю, намазал бутерброд – горбушку чёрного с маслом и солью – и тихо вышел на лестницу. Бутерброд в одной руке, чашка в другой, а кардиология под мышкой.

Чуров полюбил сидеть тут, на лестнице, у окна. Здесь устроился как бы его кабинет. Лампочка тускло светила. Чуть припекала батарея. Стены на лестнице были покрашены в цвет баклажанной икры, выше начиналась побелка, и казалось, что побелка – это небо, а краска – море. Чурову было здесь спокойно-спокойно.

Дверь квартиры этажом ниже приоткрылась, но из неё никто не вышел, а только кто-то выглянул. Между прочим, в той квартире дверь вообще никогда не закрывалась. На ней даже не было замка и скважины. Через щель всегда было видно, что внутри: коридор, застеленный грязным ковром, стены в клочьях обоев и голая лампочка. Сейчас из дверей выглядывала черноволосая юго-восточная девушка. Сначала Чуров подумал, что она, скорее всего, кого-то ждёт, но потом понял, что девушка смотрит на него.

– Здравствуйте, – сказала девушка неуверенным, каким-то шатким голосом.

– Здравствуйте, – сказал Чуров почти шёпотом, потому что на лестнице все звуки раздавались чересчур гулко.

– Простите… А вы же врач?

– Учусь, – Чуров прокашлялся и спустился к ней, оставив на подоконнике чай, книгу и недоеденную горбушку. – На последнем курсе. Могу чем-то помочь?

Девушка явно засомневалась.

– Тут моя сестра… – неуверенность усилилась и превратилась в страх. – Она у нас прячется. Мы скорую боимся вызывать. Чтоб не узнали, где она.

– Заболела?

– Не она, ребёнок её, – сказала девушка в тревоге. – Вы можете помочь?

– Посмотреть могу, – сказал Чуров. – Как вас зовут? (Девушка не ответила.) Меня Иван.

Девушка, по-прежнему сомневаясь, всё-таки пропустила Чурова внутрь. Пространство было устроено так же, как у них в коммуналке. Но если наверху люди старались жить, то здесь – едва выживали. На ковре росла плесень, с потолка свисали махры, дранка. Даже краски на стенах не было совсем. Пол кое-где провалился. Вместо дверей в проёмах висели одеяла и куски ковров.

Они прошли в дальний конец коридора. Планировка коммуналки была в точности как у них, и точно такая же малюсенькая девятиметровая комнатка имелась и в чуровской квартире, крохотная тёмная комнатка с высоким узким окном в углу, окно в нишу, прямо на водосточную трубу. Раньше там жили две официантки, теперь комнатка стояла пустая. Здесь же, внизу, в каморке ютилось как минимум пятеро. По крайней мере, постелей было пять. Кроме постелей и куч одежды, в комнате почти ничего не помещалось. Только одна из соседок была дома, она сидела на подоконнике в тёплых шерстяных носках, сушила феном длинные тёмные волосы и смотрела телевизор.

Рядом со столиком, на матрасе, сидела темноволосая девушка с ребёнком на руках. Увидев Чурова, она вздрогнула и что-то сказала сестре.

– Вы никому не скажете, что она здесь, – сказала сестра.