Колин Маккалоу - Тим [litres]

Лилово-желтые фиалки на дородной груди пожилой женщины заколыхались.

– А вы бы не разгневались? Ах да, совсем забыла, что накануне вечером мы с вами не виделись и я не рассказала вам, что эти сволочи сотворили с несчастным мальчиком. Клянусь, порой я готова поубивать всех мужчин, что появились на этот свет! Они не проявляют ни сочувствия, ни понимания к сирым и убогим, если только те не пропойцы и не мерзавцы, как они сами. А к такому, как Тим, который старательно трудится и зарабатывает себе на жизнь, у них нет ни капли жалости. Они держат его за мальчика для битья, всячески над ним измываются, а у бедняги даже ума не хватает, чтобы это понять! Ну разве он виноват, что родился дурачком? А вообще-то это дикая несправедливость, да? Такой красавчик – и недоумок! Обидно до слез! Но вы послушайте, что они сделали с ним вчера во время утреннего перерыва…

Гнусавым вульгарным голосом, выдававшим в ней представительницу простонародья, миссис Паркер, причитая, поведала Мэри свою ужасную историю, но та слушала ее вполуха, неотрывно глядя на склоненную золотистую голову в дальнем конце участка.

Минувшим вечером Мэри перерыла все книжные полки в своей библиотеке в поисках лица, похожего на лицо Тима. «Боттичелли?» – предположила она. Но потом, найдя в одном из альбомов несколько репродукций художника, с презрением отказалась от сравнения. Лица на тех картинах были слишком изнеженными, слишком женоподобными, с некой неуловимой лукавинкой. В конце концов, абсолютно неудовлетворенная, она бросила поиски. Только в чертах древнегреческих и древнеримских статуй она обнаружила некое сходство с Тимом – возможно, потому, что такой тип красоты легче запечатлеть в камне, чем на холсте. Тим был трехмерным творением. И она горько сожалела, что ее бесталанные руки не способны запечатлеть его образ.

Мэри была раздавлена непосильным грузом разочарования, ее душили слезы. Присутствия миссис Паркер она почти не замечала. «Какая коварная ирония судьбы», – досадовала Мэри. Оказывается, трагический рот и тоскливый недоумевающий взгляд Тима – это отнюдь не отпечаток его внутренних переживаний; искра сознания в этом юноше погасла задолго до того, как он мог бы столкнуться с горем или тяжелой утратой. Он был ничем не лучше собаки или кошки, которых держат потому, что они радуют глаз и слепо преданы любимым хозяевам. Однако домашнее животное не способно думать, не способно дать умный ответ или вызвать трепетный отклик в другом пытливом уме. Животное только и может, что быть рядом и любить. Что и делал Тим, дурачок Тим. Его обманом вынудили съесть экскременты, но его не стошнило, как это случилось бы с любым мыслящим существом; он просто заплакал, как завыла бы собака, и снова заулыбался, когда его пообещали угостить чем-то вкусненьким.

Бездетная, не знавшая любви Мэри Хортон вела серую жизнь, лишенную переживаний, поэтому ей было трудно оценить эту новую пугающую информацию о глупеньком Тиме. Недоразвитая эмоционально в той же мере, в какой он был отсталым в умственном плане, она даже представить не могла, что Тима можно любить за его умственную неполноценность и уж тем более невзирая на этот его изъян. Еще недавно она думала о нем, как, наверное, стареющий Сократ думал об Алкивиаде – юноше, наделенном исключительной физической красотой и блестящим умом. Мэри воображала, как знакомит Тима с произведениями Бетховена и Пруста, как развивает его интеллект, дабы он впитал в себя музыку, литературу и искусство и внутренне стал бы столь же прекрасным, каким был внешне. Но Тим был дурачком, жалким несмышленым недоумком.

Австралийцы о других судили с присущей им житейской грубостью, давая недостаткам хлесткие образные определения. Умственный потенциал они мерили деньгами и исчисляли в денежном эквиваленте. Об обделенном умом человеке говорили, что он не целый доллар, а лишь какая-то его часть, но во сколько бы ни оценивали интеллект несчастного – в девяносто центов или в десять, – целого доллара он все равно не стоил.

Миссис Паркер не замечала, что Мэри ее почти не слушает, и продолжала увлеченно разглагольствовать о бездушии мужчин, пить чай и отвечать на собственные вопросы, которые обходила молчанием ее соседка. Наконец она грузно поднялась из-за стола и попрощалась.

– До свиданьица, милочка. Спасибо за чай. Если не найдете в своем холодильнике то, что ему по вкусу, пришлите Тима ко мне. Я его накормлю.

Мэри рассеянно кивнула. Гостья скрылась из виду, а мисс Хортон снова погрузилась в размышления о Тиме.