Елена Колина - Я не ангел [litres]

– Я не из-за мамы не выхожу замуж.

– Из-за детей? Ты, как дурочка, считаешь, что у них нет отца, поэтому ты должна им свою жизнь? Так они у тебя уже не младенцы.

– Нет. Не из-за детей.

– О-о, вот теперь мне стало интересно. Расскажешь? Или это тайна, покрытая мраком?

Да, тайна. Я не помню те дни после смерти Глеба, я не помню, что она была здесь, ухаживала за мной и за детьми. Мама говорит, что она по своей лени мыла детей в одной ванне. Не могу представить, что Беата мыла детей, скорее я бы поверила, что она их съела. Мама говорит, что она приносила ей кофе в постель, – вот в это я верю, мама умеет сделать себя главным персонажем любой драмы.

Я ничего не помню. Это выглядит, как в сериале: впала в кому, вышла из комы и потеряла память. Но я, правда, не помню. Зато я хорошо помню, как ревновала Глеба к Беате. Во всех деталях помню утро того дня, когда он ушел навсегда. Помню, как, уходя, сказал мне: «Я тебя люблю». Мы не думаем, когда человек уходит, – вдруг он ушел навсегда.

– Слушай, а ты вообще когда-нибудь думаешь о ком-то, кроме себя? – сказала Беата.

Я?!

Ох, господи, я… Я схватила Беату за плечи и стала трясти ее и кричать: «Я тебя ненавижу!»

Да я не в том смысле, что она ни о ком не заботится! Она своей заботой за пять минут надоест кому угодно!

Но она всегда думает только о себе. О том, что она чувствует по какому-нибудь поводу. Она хоть раз подумала о другом человеке? Чтобы увидеть самого человека – какой он и чего хочет, а не свое кино в голове. Ей удобно считать, что все так же прекрасны, как в ее представлении. Но не каждый хочет быть исполнением чьей-то мечты, многие хотят быть собой.

Я, конечно, плохая по сравнению с нашим ангелом Эммой, но я хотя бы вижу, какие они, мои мужчины, Захар и Давид, что им нужно, чтобы быть счастливыми. Что-то мне подсказывает, что ее поэт хочет жить с ней, хочет нормальной жизни, а не встречаться в кафе. Но ей же об этом неинтересно думать.

Я?! Думаю ли я о ком-то, кроме себя?.. Думала ли когда-нибудь?

Это было как будто разрыв связки плеча: острая боль, и внутри что-то взорвалось. Однажды я подняла типографскую упаковку книг, довольно тяжелую, в упаковке тридцать книг, до этого я не раз перетаскивала коробки с места на место, и ничего… Врач сказал, что я сделала резкое движение, и нагрузка превысила прочность связки.

Очевидно, сейчас нагрузка превысила прочность.

После смерти Глеба я больше никогда не плакала, – кому мне было плакать? Ни разу не заплакала перед детьми, ни разу не повысила голос ни на детей, ни на маму… Иногда на Витю покрикиваю, с ним могу заплакать. Кроме Вити я со всеми крепко закрыта на замок. Беата с размаха снесла дверь, за которой я сидела взаперти.

Я закричала, как… мама. Мама обычно кричит от души, не заморачиваясь на то, что другим может быть больно или для них это просто слишком громко. Я кричала стыдное: «В моей жизни была большая любовь, а что ты знаешь о любви? Я мучила Глеба из-за тебя, я думала, что он мне изменяет, я думала, он влюблен в тебя! Я мучила его из-за тебя, подозревала, а он не был ни в чем передо мной виноват! Перед тем, как уйти, он сказал мне: «Я тебя люблю»! Ты хотела его у меня отнять, ты сейчас не имеешь права касаться нашей любви! Большая любовь – это смысл моей жизни!» И даже, кажется: «Не смей произносить его имя!»

Это длилось, должно быть, несколько секунд, что я кричала все эти пошлости: у нас была большая любовь, мой муж ни в чем не был передо мной виноват, у меня только один муж, если я снова выйду замуж, это будет означать, что я предала свою любовь. Все это пошлости, и все эти пошлости – правда.

– Это же нереально, женщина может убедить себя в чем угодно и сделать смыслом своей жизни что угодно, – задумчиво сказала Беата. – …И ты поверила, что измены не было? У тебя бизнес, а ты така-ая дура! Достала уже со своей вечной любовью!.. И к кому? Ха, он же со мной спал, я знаю, что ничего в нем особенного не было. …В тот день, когда его убили, он уговаривал меня уйти к нему. И при этом еще торговался: если я к нему уйду, он тебя бросит, а если нет, то останется с тобой. У него даже не хватило духа просто уйти от тебя, не торгуясь. Ну да, это ужасное признание, но я решила быть с тобой честной. …Теперь ты можешь выйти замуж?

И тут я начала плакать, слезы текли ручьем, как в юности, когда папа называл меня «моя плакса». Витя тоже называет меня «моя плакса».

Я соврала. Я не обдумывала, уходить ли к Глебу. Я что, идиотка?