…Шарик в клинике, его отвез хороший человек.
Ресторан «Доктор Живаго»
У нее тут встреча с журналистом. Журналист принес статью про нее, она должна ему заплатить.
Журналист сказал: «Давайте проверим: родилась в Витебске, выросла в интеллигентной семье, училась в университете, потом получила еще одно высшее образование, успешно занималась предпринимательством… Вы много работаете в сфере благотворительности. Все так?» Она сказала: «так», и они стали дальше проверять. Я понял: статья должна быть очень хорошая, чтобы никто не удивился, когда она станет председателем фонда.
Девочки только что написали: у нас проблема. В клинике у Шарика взяли анализы, сделали УЗИ, поставили капельницу. Девочки сейчас с ним. Но его не могут оставить в клинике, нет мест. Можно перевести его в платное отделение. Там надо платить 2600 в день и еще за лечение. У девочек денег нет вообще. Клиника не дает скидок и не лечит в кредит. У моего папы сейчас тоже нет денег, он только что отправил меня в Москву и купил лекарства для приюта, по списку: леветирацетам, гемобаланс, фолиевая кислота, вимпат, клексан, тирозол, алмагель, гептрал и шприцы 10 мл.
И тут меня прямо стукнуло: одному-то Шарику фонд уж точно сможет помочь! Даже если этот фонд не занимается животными, одному Шарику можно помочь!
Я сказал: «Пусть фонд поможет Шарику жить! Клиника не дает скидок и не лечит в кредит!»
«Шарик? Кто такой Шарик? Зачем ему деньги, на наркотики?! Что за дурацкая кличка?..»
Почему сразу на наркотики?
Я чуть не заплакал. Вообще-то я уже давно не плачу, мне два месяца назад исполнилось десять лет, я уже взрослый. На мне папа, он ведь иногда слишком много пьет… и Муся, и Багратион. И Шарик, я очень за него волновался.
Когда журналист ушел, она сказала: «Это дело принципа – я не могу содержать твоих друзей. Смотри, я для тебя все – я купила тебе одежду, я тебя с собой таскаю, веду тебя в дорогущий ресторан, а ты меня подставляешь! И это в десять лет, что же дальше будет?… А-а, это собака… Что же ты сразу не сказал, что это собака? В приюте, больная? Ее надо усыпить».
Я все-таки заплакал, заплакал, как маленький, и сказал, что это ее надо усыпить.
Усыпить человека – это жесть, но она не обиделась. У нее есть один плюс: она ни на кого не обижается, ей наплевать, кто что говорит.
У нее есть еще один плюс: с ней всегда можно договориться. Мы договорились, что завтра она поменяет билет и отвезет меня на вокзал. Три дня в Москве хватит. Правда, мне домой надо. У меня там папа, Шарик болеет, и в школу надо, и котик мой Багратион скучает по мне, и Муся без меня сидит в клетке, без меня с ней не гуляют, а я уношу ее в парк, и мы там с ней скачем. Я скачу на одной ноге, чтобы ей не было обидно.
Я думал, она хоть немного расстроится, а она обрадовалась. Сказала, у нее тоже много дел и она согласна, что три дня в Москве достаточно.
Девочки написали, что у Шарика отек на ножке стал меньше и моча светлее. И он лает!
Давид, Москва слезам не верит. 4 апреля
Иногда я думаю о себе как о герое романа. Будь я героем романа, автор сказал бы: «Спустя двадцать семь лет он сходил с трапа самолета Нью-Йорк – Санкт-Петербург другим человеком». «Гасиэбуло» в кожаной куртке дяди Вано и «американец», к которому стюардесса обратилась по-английски, безусловно, разные люди, но стал ли я «другим человеком»? Психологическое ядро человека не меняется, иначе мы не просыпались бы теми же людьми, что заснули, с теми же страхами и комплексами. Беата сказала: «Ты совершенно другой. Какой ты красивый, какой ты американец». Уж не знаю, какой я красивый, бесспорно – худой. Но другой? Судя по тому, что я сошел с трапа самолета с той же мыслью, что и двадцать семь лет назад, – «Я здесь не нужен?», я все тот же.
Ну, или, к примеру, автор сказал бы так: «Он помчался в Петербург в ту же минуту, как узнал…» А вот это неправда, в жизни так не бывает: я не мог улететь в ту же минуту, как узнал. Кто может требовать, чтобы известный нейробиолог (конечно, нейробиологов не узнают на улице, я имею в виду «известный в научном мире»), руководитель нейробиологической лаборатории в Нью-Йоркском университете, мгновенно бросил все и улетел в Санкт-Петербург… У него студенты, лекции, два доклада. То есть у меня студенты, лекции, два доклада.
На самом деле я не собирался лететь в Петербург, даже и не думал лететь. Зачем? Мы с Эммой… кто мы теперь друг другу? Всего лишь брат и сестра по отцу, чья переписка прервалась семнадцать лет назад. Мы чужие люди. Если бы я не зашел в Katz’s Deli за малосольными огурцами…
Читать дальше