Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

Однажды Саша "Бодайбо” пригласил меня "побеседовать”. Предложил закрутку анаши, и начал осторожно выяснять, что именно мне известно о Мише "Звере”. Мгновенно поняв, к чему он клонит, я сказал:

— Знаешь, Саша, ты хоть и старый тигр, но и я — молодой барсенок. Я ведь понимаю, что именно тебе хочется услышать. Но мелко же ты плаваешь, если надеешься у меня что-либо выудить.

Анаша подействовала на меня. Я вновь принялся дразнить Мишу, но, разумеется, на нашем языке. Он злобно ходил взад и вперед по бараку, положив обе руки за спину, подходил ко мне, щелкая зубами… По закону вор с вором не дерется, а доказывает на сходке воров, что собеседник оскорбил его. Если это доказано, то истец становится пред виновным и дает ему пощечину. Ни о каком серьезном избиении речи быть не может. В этом есть глубокий смысл. А уж если произошло нечто непоправимое, оскорбление нанесено непрощаемое, — то виновного ждет смерть. И никак не мордобой…

Итак, Миша бесновался, требовал, чтобы я перевел сказанное ему на русский, но все же не признавался, что отлично понимает каждое слово. Я тоже завелся.

— Согласен!

Все в нашей фанзе замерли.

— Я перевожу, — объявил я. — Миша, слушай внимательно-внимательно! Дорогой Миша, не пососешь ли ты у меня хуй.

Хохот заглушил мои слова. Тряслась наша дряхлая фанза, а Миша ругал меня на чем свет стоит.

За меня принялись вновь: три дня подряд меня держали на вахте, издеваясь, мучая и пытая. Уже не выдерживая побоев, я сказал присутствующему при пытках начальнику режима: он, как будто, был в полковничьем звании.

— Гражданин начальник! Я родился на Кавказе и мать родила меня стоя. Когда я вырос, то она завещала мне не быть подлецом. А если придется умереть, то умереть, как мужчина. Лучше умереть молодым, чем быть старым подлецом — вроде вас… Да сохранит Бог перенести все то, что перенес я от ваших рук и от рук ваших братьев-убийц…

Не успел я закончить свою речь, как вновь на меня набросились суки. Те, кто еще недавно вместе со мною ели, работали, спали, а сегодня, превратившись в негодяев, хотят весь мир утащить за собой. Потерявшего сознание, меня отволокли в фанзу и бросили на нары. Избили меня до того, что я стал оправляться кровью. На другой день раны мои дали о себе знать с удесятеренной силой, но меня погнали на работу. Товарищи, держа меня под руки, шли рядом со мною. Среди нас был один вор из Иркутска — Паша "Японец”, имеющий за плечами много лет заключения.

В полдень на объект пришла группа сук. Когда Паша увидел их, он схватил столярный топор и пошел к ним. Суки ничего не подозревали. Паша буквально вплотную подошел к некоему Юре "Шраму”, бывшему вору из Омска и одним ударом разрубил ему голову: она рассеклась как арбуз. Суки, увидев, что происходит, кинулись на нас с ножами. Пашу "Японца” они зарезали на месте. Мы не остались в долгу. Началась резня. Ко мне рванулся один из сук, держа в руке нож. Я едва успел схватить его за руку… И по сей день у меня на пальцах видны шрамы от тех порезов.

В это время послышались выстрелы охраны. Они бы поубивали нас всех, но мы вовремя прекратили бой.

Нас построили и повели в зону. Измученных и полумертвых пинками загнали в изолятор… Ночью я проснулся от боли в голове: кто-то зубами впился мне в темя… Это был тот самый, с ножом. Я выл от невыносимой боли. Товарищи, как могли, перевязали мне рану каким-то тряпьем. На утро нас разбросали по-двое по камерам. Я попал вместе с одним персом по имени Гафар. Еле стоящих на ногах, нас бросили в залитую водой камеру изолятора. Предупредили: "Сегодня будет вам варфоломеевская ночь!” — и ушли… Двери захлопнулись. В углу валялись несколько досточек от развороченных нар, от которых осталась только рама. Мы с Гафаром кое-как пристроили эти досточки на рамы и уселись, поджав ноги.

Делать было нечего. В лагере началась резня. Суки убивали воров, так как те, немногочисленные и разделенные начальством, не могли ничего сделать… Мы ждали своей участи. Чтобы убить время, начали вспоминать прошлое. В десять вечера, или около этого, наш разговор был прерван шумом в коридоре. Шли суки.

— Начнем отсюда, — сказал кто-то за дверью.

Мы втиснулись в стену, ожидая смертного часа, готовясь дорого продать свои жизни. Пока суки в коридоре обсуждали, что да как, кого прикончить раньше, подоспел "комендант” — Коля "Бессмертный”. Своим властным голосом он заорал: "Всем уйти отсюда! Вам не убивать велено, а гнуть, применяя все методы! Гнуть, понятно?!” Так он спас нас от неминуемой гибели.