Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

Я тоже любил бывать там. Но — для этого требовались немалые деньги. В Ташкенте умели, так сказать, даже камни прекращать в звонкую монету. Во время войны здесь жили роскошно, на широкую ногу. Недаром говорили: "Ташкент — город хлебный”. Воистину, это было правдой!

Деньги каждый добывает по-своему. Кто честно вкалывает в СССР и тянет на одну зарплату, — в ресторан не пойдет. Не на что. Но кто ж это живет на одну зарплату?! Все что-нибудь "химичат”, приворовывают, приторговывают. Но воры разделяются на две категории. Те, кто ворует у государства — за прилавком, за баранкой, на профессорской кафедре, в министерском кресле, — именуются честными ворами. А те, кто ворует у этих воров — именуются ворами нечестными. Стоит только поглядеть на эту ситуацию непредубежденно — и все станет ясным: ведь если не было бы воров честных — у кого крали бы нечестные? В квартиру рабочего, с трудом волокущего семью от получки до аванса, от аванса — до получки, вор не пойдет, так как нечего там взять. Выше я рассказывал о том, как ограбили мы квартиру одного из честных воров — взяли более миллиона наличными и драгоценностями. Разве богатство это досталось ему честным путем?! Нет, он нагло и жестоко грабил рабочих и служащих, тех, кто трудился, чтобы не умереть с голоду, чтобы выдали им драгоценные хлебные карточки. Если рассудить здраво, то поймешь: нет во всем огромном СССР такого человека — от всемогущего министра до рядового рабочего, кто не воровал бы, кто удовлетворялся бы собственным заработком… Не воруют только те, кто не может добраться до чего-либо лакомого, либо такие, которые по роду занятий ни в чем не нуждаются: у них всего выше головы. Но и это не совсем так, ибо человеческая природа берет свое. Смело скажу, что девяносто процентов работающих во всех отраслях народного хозяйства — врачи, учителя, артисты, преподаватели ВУЗов, чиновники — честные воры. Их девиз: "Воруй больше!” А девиз воров нечестных был всегда: "Воруй у вора!”.

…15 августа 1948 года я был пойман с поличным. Попался я один. Меня привели в 4-е отделение ташкентской милиции. Спрашивали о сообщниках, но я все брал на себя. Избив до потери сознания, меня бросили в камеру. На третий день ареста перевели в ташкентскую тюрьму.

В камеру, приблизительно шесть на четыре метра, натолкали около ста человек. Дело происходило в жару, когда температура в Ташкенте: 35–36 градусов. В камере всегда сидели голые, на карачках, — иначе не уместишься. Если кто не выдерживал и начинал жаловаться на жару, его бросали в карцер. Это называлось — "принимать ванну”: карцер был так холоден, что через пятнадцать минут пребывания там у человека зуб на зуб не попадал.

Я еле-еле сдержался. Ведь до прибытия сюда меня непрерывно в течение трех дней избивали… Нашел уголок и пристроился тихонько.

Тут до моего слуха дошел негромкий разговор: вели беседу про воровское житье-бытье, про воров-законников. Я прислушался, потом пробрался поближе, — и увидел одного из своих знакомых. Он также узнал меня, "представил” мне сокамерников, предложил перекусить. Старшие сокамерники успокоили меня.

После нескольких дней пребывания в этом аду нас повели в баню, затем распределили по камерам. Я, как помнится, попал в 261-ю. Там тоже было несладко. В крохотной квадратной каморке размещалось на нарах десять человек. Встать было практически невозможно, даже полшага не сделаешь. Все подследственные, находившиеся в этой камере, были ворами.

Потекли бесконечные истории. Больше всего мне почему-то запомнилась одна, рассказанная невысоким, лет тридцати, черноволосым армянином, по имени Карпис. Рассказывал он о случае из жизни своего друга Аванеса (фамилию я не помню). По его рассказу, однажды, соскочив с трамвая возле одного из ташкентских базаров, этот друг обратил внимание на молоденькую замурзанную нищенку, сидевшую у входа.

— Карпис! Посмотри на эту девочку! Сказка! — вдруг загорелся Аванес. — Сука буду, заберу ее с собой. Вымою, приодену, королевой будет!

— И возьмешь в жены? — рассмеялся Карпис.

— Да! И натаскаю ее себе в помощницы.

Не теряя времени, Аванес подошел к девушке и заговорил с ней. Та никак не могла поверить, что этот симпатичный, хорошо одетый армянин не смеется над ней, но ему все-таки удалось убедить ее пойти с ним.

Карпис рассказывал, что когда она переоделась и привела себя в порядок, он не узнал ее.

Постепенно Аванес начал вводить ее в курс своих дел, познакомил с людьми, которые в случае, если он сядет, могут помочь ей выкупить его. И действительно, она несколько раз выручала его через этих людей. В последствии они покинули Ташкент и переехали в Киев, а потом в Харьков. Там Аванес сунул кому-то в лапу и получил хорошую трехкомнатную квартиру. Обставили ее прилично. По моде того времени. Деньги всюду делают свое. К этому времени у них уже было двое детей. Но как говорится, сколько гнилое колесо ни крутится, все равно развалится. В один прекрасный день Аванес сел, да так, что и она не смогла его выручить. Правда добилась, что он получил всего пять лет, вместо положенной ему, вору-рецидивисту, десятки. И поплыл Аванес со своей пятеркой в местные лагеря. Первое время она часто навещала его с бердянкой (передачей). И вдруг пропала. И Аванес заюзил. Он хорошо знал, что означает, когда жена вора не является вовремя с передачей и сразу заподозрил неладное. И не ошибся. Жил там у них по соседству один полковник в отставке. И, когда ей было особенно тяжело, он к ней и подкатил. Короче говоря, бросила она Аванеса и сошлась с этим полковником. Годы прошли, вышел Аванес из лагеря, вернулся домой, жену подколол и исчез. Говорили, что умер через несколько лет в лагере от туберкулеза легких.