Маргарита Дорогожицкая - Танец над вечностью

Фургончик кружился и подскакивал в водовороте ливневых потоков. Атаман сидел рядом и гладил меня по голове:

— Ну что ж ты все мечешься, Цветочек? Никак не угомонишься…

— Воды! — стонала я, извиваясь в путах. — Бешеная Медведица!.. Крови напилась!..

— Тише, шшш… — успокаивал меня атаман и целовал в пылающий лоб. — Я тебе спою, тише…

И напевал эту несносную колыбельную Мертвых земель, от которой меня выворачивало наизнанку.

— Дочь!.. У меня дочь!.. — хрипела я, и хлестал дождь за окном.

— Близнецы у тебя, — лукаво подмигивал мне атаман и раскуривал трубку. — Выбирай, мальчики или девочки?

— Проклятое отродье!.. Прочь!.. — ревела я, и гремел гром.

— Ладно, пусть будут дочки, — легко соглашался атаман и пускал кольца табачного дыма, которые поднимались вверх и закручивались в спирали, нанизываясь на сверкающие молнии. — Красивые и сероглазые, как ты… Ты спи, Цветочек, спи… А дочек как назовешься-то?

— Удавлю! — плевалась я и билась головой, а град лупил по городу.

— Уговорила, — кивал атаман. — Первой пусть будет Милагрос, раз уж мы назвали в ее честь реликвию… А вторая? Как вторую дочку назовешь?

— Отпусти!.. Больно!.. — скулила я, и выл ветер в дымоходах.

— Святая София… Непорочная… Как ты!.. — скабрезно ухмылялся атаман и дымил мне в лицо табачной поземкой. — Ты же помнишь, чему я тебя учил, Цветочек? Иногда сложнее всего просто ничего не делать, забыла?

— Не могу!..

— Надо просто подождать, ну вспомни же… Карту подождать…

И атаман ловко доставал козырь из рукава и подсовывал мне под нос. Бубновая шестерка! На ней было мое лицо, которое отражалось в зеркале, двоилось, троилось, множилось, дробилось, разбивалось… Я выхватывала эту карту и смеялась, торжествующая и свободная. Все карты в колоде стали моими!.. стали бубновыми шестерками!.. Я метала их во врагов, превращая в острые рубиновые лучи добра, кромсала солнечную тыкву, заливала густой черный шоколад в глотку беспомощно растопыренной бездны, танцевала на осколках миров… и хохотала… хохотала до кровавых слез… из которых робко прорастал пиковый тюльпан…

За окном тихо шумел дождь. В фургончике все еще пахло табаком, но атамана не было. Его мара попрощалась со мной, впервые появившись в зримом обличье, и ушла навсегда. Как до этого ушла Матушка Ген.

— Почему меня все бросают? — прошептала я, выпутываясь из веревочного плена. — Почему вы все уходите?..

Но пыльная тишина молчала в ответ. На негнущихся ногах я подошла к сундуку и достала из него замусоленную игральную колоду. Дрожащей рукой вытащила наугад карту. Кто бы сомневался! Бубновая шестерка! Я расхохоталась и уже не могла остановиться, так и смеялась до жестокой икоты и боли в животе, уронив себя и карту на пол…

Папаша Жирарди не очень обрадовался, когда к нему заявилась рыжеволосая нахалка и потребовала принять в цирк. Однако чудачка была настойчива, показала пару фокусов с картами и на спор метнула все кинжалы вокруг головы старика, едва не заставив того обделаться в штаны. Назвалась Бубной. Попросила себе наряд бубновой шестерки и пустующий фургончик на отшибе. Папаша Жирарди неохотно выдавил согласие, тем не менее оговорив, чтобы костюмом я занялась сама и на выручку первое время не рассчитывала. Меня это устраивало.

А после выступления я отправилась в город. Ночные тени сгустились и окутали газовые фонари самого опасного района Виндена — Пральтера. Здесь располагались бандитские притоны, бордели и, разумеется, игорные дома. Я скользила по улицам, словно голодный хищник, вышедший на охоту. За карточным столом мне всегда везло, ведь всего-то надо — запоминать карты и просчитывать ходы противников. Азарт и предвкушение игры бодрили кровь, зудели в нетерпении ладони. На улицах было особенно людно. Предприимчивые винденцы не растерялись и предлагали краснопузым захватчикам съестное, продажных девиц и развлечения на любой вкус. Как грибы после дождя, открылись новые кабаки, откуда доносилась задорная музыка и безголосые пения, откуда струился табачный дым, откуда вылетали пьяные в дымину нищеброды, откуда вываливались имперские богатеи в обнимку с бледными опиумными шлюхами. Иногда они успевали добраться до экипажа, а иногда нет, и тогда занимались блудом прямо на улице, под улюлюканье и одобрительные подначивания ротозеев. Винденской стражи видно не было, зато повсюду сновали имперские патрули.

Внутри игорных заведений было душно и людно, зеленое сукно игральных столов придавало лицам ртутный оттенок живых мертвецов. Шуршали карты, мерцали фальшивые брильянты, лилось вино, клубился табачный дым. Изредка вспыхивали тихие ссоры. Рушились чьи-то надежды. Проигрывались состояния… Я играла. Выигрывала. Много. На меня обращали внимание. Завидовали. Недобро щурились. Оценивали. Я тихо уходила. Иногда тихо не получалось, и я оставляла за собой кровавый след из вышибал и грабителей. Меняла столы. Повторяла. Под утро приползала обратно в цирк и прятала выигрыш в золоте и имперских банкнотах в дупле старого дуба. А после затаивалась в предрассветной мгле, мучаясь ночными кошмарами, в которых карты плясали, липли к рукам, впивались в тело и сознание, чтобы на утро все повторилось… Но избавления не было. Нескончаемая пытка во сне повторялась снова и снова. Я ждала. Я обязательно дождусь, атаман, как бы сложно ни было… Надо еще немного погодить, совсем чуть-чуть. Вот только если бы я еще умела годить!.. Если бы тогда погодила и не взялась бы за тот заказ, ты бы остался жив… Но теперь я дождусь, непременно дождусь ту самую карту, которая меняет расклад в игре.