Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

— Ой! — вскрикнула Капустина, когда я принужден был обхватить ее за плечи во избежание столкновения и более тесных объятий. — Вы едва не затоптали меня. Куда вы так торопитесь, Евгений Николаевич?

— А вы? Что с вами? У вас на лице, как говорят остряки, отсутствие присутствия. Неужели день удался?

— Еще как удался! Я сейчас только из дворца Потоцких, там теперь музей европейского искусства. Но какая архитектура, какой зеркальный зал! А интерьеры! Жаль, что вы не пошли со мной. А где Лиля?

— Вы меня спрашиваете? По-моему, изволит есть борщ.

Капустина подозрительно навострила носик, но мое непроницаемое лицо, по всей видимости, сбило ее с толку.

— Не хочу обедать. Разве возможно есть борщ с котлетами после замка, позолоты, зеркал?! Хочу кофе с ликером. Не составите мне компанию, Евгений Николаевич?

Я сказал, что охотно. И подумал: все что угодно, только бы в пику Квитко. Пусть мадам Недоразумение и дальше хранит свое замечательное реноме, пусть в одиночестве наслаждается собственной добродетелью, а мы с Капустиной тем временем поболтаем за чашкой кофе о том прекрасном и вечном, что иногда встречается в нашей жизни. Каждому, как говорится, свое!

В кафе мы со Светланой Алексеевной забились в уголок, под большую, подпиравшую потолок пальму, и заказали по чашке кофе с ликером «Старый Таллин» и мороженое с фруктами.

— Ну, рассказывайте, — подбодрил я собеседницу, судя по блеску глаз сгоравшую от нетерпения поделиться переполнявшими ее чувствами и эмоциями. — Что вас так восхитило? Картины, мебель? Или представили себя графиней Потоцкой, в декольтированном платье, с каретами и слугами? Но заранее предупреждаю, я происхожу из крестьян, потому, при ином раскладе исторического процесса, в лучшем случае крутил бы на конюшне хвосты лошадям ясновельможной пани.

— Вот так всегда: не успеешь размечтаться, посмотреть через розовое стеклышко, как появляется пессимистически настроенный господин (или, как вы сказали, хвостокрут) и это стеклышко у тебя отбирает! — смешливо надула губы Капустина. — А ведь вам, мужчинам, ничего не стоит поддержать в нас иллюзию, что мы все еще прекрасная и желанная половина человечества. Не только партнер по бизнесу, уборщица или кухарка, не резиновая кукла из секс-шопа.

— Эк куда вас занесло! Но чтобы сделать вам приятное, подтверждаю: в настоящий момент вы для меня самая прекрасная и желаемая.

— Врете, по глазам вижу, что врете! Только где же вы были раньше?

— Неужели опоздал? Как жаль! Или еще не поздно? Ну-ка, расскажите о себе, я ведь не знаю, кто такая графиня Светлана Алексеевна Капустина, с чем ее едят.

— Не надо меня есть, я несъедобная. И вовсе не графиня, хотя кто его знает?.. Я просто одинокая злая женщина, недоверчивая и подозрительная, а потому замкнутая, себе на уме, людям не в радость, родным не на пользу и такое прочее. Меня случайно занесло в милицию, хочется отсюда сбежать, да некуда и не к кому. Хочется иметь детей, да не от кого, а от кого попало — не хочется. Мечтается о высоком и прекрасном, а день ото дня принуждена копаться в обыденном, как бомж копается на помойке. Считаю, что сейчас настали смутные времена, когда человека не убивают, но и не замечают, точно его нет на свете. Как это сказано у Булгакова: «Никакого Могарыча не было…» Книги читать перестала: хороших сейчас не пишут, а плохие пусть дурочки с переулочка читают. Ну как, ничего не упустила?

— Любовник?..

— Еще чего! Обойдетесь! И без того наговорила вам лишнего — зачем, сама не пойму.

Капустина залпом допила ликер и, опустив голову, чтобы спрятать от меня погрустневшие глаза, принялась ковырять ложкой в стеклянной вазочке с мороженым.

«Ого! — подумал я и стал исподтишка, совершенно иными, чем прежде, глазами разглядывать собеседницу, точно видел ее впервые. — Девочка на срыве? Что-то произошло или гнойник давно зрел и вот наконец прорвало? Но почему со мной? Я-то для нее кто?»

Чтобы как-то разрядить затянувшуюся паузу, я подозвал официанта и заказал нам с Капустиной еще по чашке кофе и рюмке ликера.

Вечером ничего интересного не произошло. Я хотел было прикинуться занятым и избежать общества двух женщин, но Капустина округлила глаза и с кокетливым нажимом спросила:

— Как, вы оставите нас одних в этот последний вечер?

И все же решающую роль сыграло другое: мне показалось, что лицо у Квитко осунулось и потускнело, и я решил еще немного понаблюдать за нею. Разумеется, практической пользы от соглядатайства ожидать не приходилось, но мое уязвленное тщеславие требовало хотя бы какого-нибудь утешения, и потерянный вид Лилии Николаевны был как нельзя кстати для этого.