Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

Мы засмеялись, и, помнится, я обнял ее и поцеловал в податливые теплые губы.

— Скажи еще, что ты меня любишь, — с коротким смешком шепнула мне жена, едва я разжал объятия.

Если бы не этот смешок, я, так и быть, пролепетал бы что-нибудь о своих чувствах, хотя подобного рода признания всякий раз будили во мне неистребимый комплекс подростка, более всего опасающегося показаться смешным. Но вопрос подразумевал однозначный ответ, а я все-таки Овен и не терплю, когда меня притягивают за рога к стойлу…

— Я тебя не люблю! С чего бы это я должен тебя любить? — солгал я и, чтобы хоть как-то уравновесить ожидаемое с действительным, чмокнул жену в переносицу. — Пойдем спать. Гостиница уже рядом.

Глаза ее потухли, она поджала губы, но упрямо удерживала меня за рукав еще минуту-другую, дожидаясь разъяснения или иного ответа.

Знать бы тогда, что всего два года спустя я буду проезжать по нашей давней дороге с чужой, не нужной мне женщиной, но не поверну к лавре, потому что некому будет шепнуть запоздалое признание: «Конечно, люблю! Можно ли тебя не любить?!»

Не доезжая километров шестидесяти до Львова, мы остановились перекусить и отдохнуть. Кафе располагалось по левую сторону дороги, у подножия густо заросшего лесом холма, под старыми раскидистыми липами в три обхвата, и я мог бы сразу свернуть с шоссе к этим липам, но намеренно проехал еще несколько километров, чтобы обогнуть холм и добраться до места, откуда открывался вид на Олесский замок.

— Ах! — воскликнула Квитко, едва увидела все, что, по моему замыслу, должна была увидеть, и я немо сказал себе: браво! наконец-то эта матрешка хоть чем-то за четыре часа пути восхитилась. — Замок! Вон там, на горе! Ведь это и вправду замок?

— Самый что ни есть настоящий! С привидениями, — не удержался я от зловредной шутки. — Вы встречались когда-нибудь с привидениями?

— Бросьте, — неуверенно пролепетала Квитко, бледнея скулами и слегка запинаясь. — Не можете без розыгрышей?

— О чем вы? В этом замке водятся самые настоящие привидения, и больше всего на свете они не любят москалей. Вот вы, хоть и двуязычная, но этих вурдалаков не обманете — в два счета вас раскусят и загудят в трубу: еще один москаль на нашу голову явился!

Я притормозил и исподтишка, краем глаза принялся наблюдать, как Квитко рассматривает возвышающийся над холмом замок и восхищение сменяется в ее глазах подозрительностью. Судя по всему, ей очень хотелось немедля отправиться к замку, но врожденная осторожность не позволяла ей решиться. И не потому, что она верила в чертовщину и привидений, а скорее потому, что всякий неожиданный поворот, всякая непредвиденная жизненная ситуация ставили ее в тупик, требовали перед принятием решения времени на осмысление возможных последствий. Ну как и вправду ей скажут в замке: ага, москалиха! геть, сейчас же убирайся домой!

«Что же, нормальная человеческая реакция», — одобрительно подумал я, так как и сам не был склонен к необдуманным поступкам и решениям, и развернул машину в обратном направлении.

— Мы проехали место, о котором говорил, — пояснил я спутнице, немо, одними глазами вопрошающей, что это я надумал. — Помните кафе под липами, которое мы проехали? Там и перекусим. Просто мне захотелось, чтобы вы сперва увидели, что за холм возвышается над местом, где будем с вами трапезничать.

— Мне говорили, что вы человек нетривиальный, — с облегчением вздохнула Квитко, которой с некоторых пор проще было держаться у меня за спиной, чем принимать самостоятельные решения, — но с вами надо держать ухо востро. Я правильно произнесла: нетривиальный — или что-то напутала? Это не мое слово, так про вас сказал… Неважно, кто сказал.

— Вот и не говорите. Зачем знать, что кто-то думает о тебе лучше, чем ты есть на самом деле? А вам признаюсь: я разный — и отвратительный, и праздный, и… Как там еще в рифму?

— Грязный, заразный, безобразный… — неожиданно проявила познания в самом что ни есть подлом рифмоплетстве Квитко и мстительно блеснула глазами.

— Однако! А почему не страстный или, того лучше, прекрасный?

— Вам видней, — скромно потупила очи негодница и, не удержавшись, прыснула в кулачок.

Тут я свернул с дороги к кафе и остановился под густой сенью лип, где из больших, цилиндрической формы обрезков, оставшихся после распиловки погибшей липы, было сооружено экстравагантное подобие стола и стульев для путешественников.