Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

Мы садимся к приставному столику, Струпьев отрывает от красочного настенного календаря, напечатанного в областной типографии по заказу управления, огромный лист с надписью «Февраль», под которой, под надписью, фотокадры из кинофильмов «Ликвидация», «Место встречи изменить нельзя» и сборная цитата: «Вор должен сидеть в тюрьме! И учить Уголовный кодекс — от заглавной буквы “У” до тиража и типографии», — и стелет на стол вместо клеенчатой скатерти.

— Плевать на февраль! — разъясняет моему недоуменному взгляду. — Все равно месяц заканчивается, а стол у меня новый, еще поцарапаем.

Из запрятанного в одном из стенных шкафов холодильника достает початую бутылку водки, две бутылки пива и пакет с таранью. Мать честная: пир на весь мир! Я кривлю губы и пеняю брюзгливо:

— У вашего предшественника всегда были заготовлены свежее сало, консервированные грибы, салями, а сейчас из холодильника запах, будто мышь сдохла. Что это за тарань, сколько этой бабушке лет?

— Обижаете, Николаевич! Это с виду она пересохшая, а хорошо взяться — бочку пива с ней выпить можно!

Какой-то замухрышка, а не первый заместитель! — думаю я, впрочем вполне безразлично. Мне не хочется водки, тем более мешать ее с пивом, это не мой стиль пития, но ведь не отстанет, собака. Да и от одной рюмки вреда не будет. Хотя, если следовать логике моей жены, по утрам пьют водку вполне сформировавшиеся алкоголики. Для собственного успокоения — я не испытываю по утрам нужду в выпивке, однако же во все остальное время… Да! Будем здоровы!.. Жаль только, что я нахожусь в том возрасте, когда наконец-то ощущаешь всю прелесть пития, но регулярно «принимать на грудь» здоровье уже не позволяет. У меня гипертония, кроме того — печень и поджелудочная провокативны, то есть чувство меры должно быть во мне обострено. Да еще эта, подагра!.. Как-то сумбурно думается, но что поделать. Это все утренняя рюмка водки, да еще если запивать пивом…

— Николаевич, а Николаевич? — чмокает губами Струпьев, обсасывая рыбий хвост. — Есть у нас материалы… Но чтобы никто, ни одна (непечатное слово) живая душа не знала — только вы да я! Мы, чтобы внести ясность, на интернет плевали, только вам и доверяем… Предлагается таким образом провернуть: возбудить уголовное дело по факту подделки документов, и тут же обыски, выемки, счета в банках, а на основании бумаг таких людей зацепим, что мама не горюй! И должностные преступления будут, и фиктивные фирмы, и коррупционные связи! Сразу получим санкции на арест… Суд я беру на себя: адвокаты понесут деньги, а мы этих несунов упредим. И судьи, у них тоже в котлетах мухи… Так что, провернем? Чтобы неповадно было. А? Сказать, чтобы сейчас принесли материалы?..

— Кой черт! Что за манера все смешивать в кучу: водку, пиво, тарань, оперативно-розыскное дело! И скажите мне, что это за намеки на интернет?

— Ай, — небрежно отмахивается Струпьев, занятый рыбьим хвостом и мыслями о неудачном наезде на меня с материалами оперативно-розыскного дела. — Это там, где вас вспоминают. Вы что, не читали? На сайте «Новости оперативно-розыскной деятельности» рапорт этого (длинно и непечатно), якобы из службы безопасности… Что все вы, прокурорские, продаете уркам секреты, и прочая бодяга… Интересно, скажу я вам! Мы тут, в управлении, на всякий случай подсуетились — ничего такого за вами нет. Одним словом, ну их всех (длинно и непечатно)…

Я поднимаю стакан с пивом к лицу, чтобы Струпьеву не было видно моих глаз. Вот, собственно, в чем дело. Ах ты!.. Я мысленно повторяю вслед за команчем все непечатные междометия, нанизанные одно за другим и собранные в сложносочиненное предложение, точно крашеные стекляшки бус на суровую нитку.

— Как же, Николаевич, с материалами? — От нетерпения Струпьев елозит на стуле, заглядывает мне в глаза с похвальным служебным рвением во взгляде. — Если не сейчас, то после обеда, а? Пшевлоцкий принесет ОРД, а с ним следователь с проектом постановления о возбуждении уголовного дела, ваши прокуроры почитают, покумекают. Чтобы до конца дня карточки на возбуждение подписать… Очень нужно!

— Манера у вас, однако! — с раздражением бросаю я команчу, вытирая о бумажную салфетку руки и собираясь идти. — Не успели забеременеть, а уже рожают!

— Так ведь служба. И опасна, и трудна…

Струпьев криволапо скачет за мной, провожая до двери, но руку на прощание по старой милицейской привычке не подает: плохая примета — прощаться с прокурором…