Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

И снова я о жене. Что за ночь сегодня, право! Сначала сновидения, потом бдения, но и во сне, и наяву мысли возвращаются к одному и тому же — к ней. Видимо, кривая падения достигла для меня критической точки, за которой — огнь сернокипящий.

А ведь я не ожидал от себя такой слабости духа. Мне всегда казалось, что любви как таковой не существует в природе, она придумана поэтами и лжецами — любителями поваляться в чужой постели, а есть влюбленность, помноженная на основной инстинкт и со временем перерождающаяся в привязанность и привычку. И как бы в подтверждение того на протяжении супружеской жизни не раз и не два случались у меня периоды охлаждения и даже неприязни, но периоды кратковременные и быстро преходящие.

Так было и после нашей разлуки: я бодрился, ощущал себя молодцом, посматривал на других женщин, а недолгие приступы тоски, насмешничая, называл вирусной инфекцией наподобие насморка. Но со временем приступы усилились, жена стала сниться мне по ночам, и по любому поводу, к месту и не к месту, я поминал ее имя, хотя почему-то боялся произнести его вслух.

Вот и сейчас, едва я вымолвил: «А все потому, что она нас бросила», как этого оказалось достаточно, чтобы ощутить сильнейший приступ удушья и одиночества.

— М-м! — мычу я, точно у меня флюс, и несусь, убегаю из кухни вон — слишком многое здесь напоминает о ней.

Но в столовой о ней напоминает обеденный стол и место, где любила сидеть, в прихожей — зеркальный шкаф-купе, в котором по-прежнему хранятся ее вещи, в библиотеке — укромный уголок в углу дивана под лампой, где любила сиживать, укрыв ноги пледом, и перелистывать какую-нибудь книгу или альбом с фотографиями.

Черт подери! Оказывается, вот из-за чего я притащился в библиотеку — из-за фотографий! Меня всегда занимали старые снимки, на которых она совсем еще юная, еще «до нашей эры», когда меня и близко нет рядом. Вот она — с русой косой через плечо, большеглазая и уже слегка близорукая, в ромашковом платьице с отложным воротником. А вот вместе с каким-то волосатым типом, засматривающим ей в глаза. Следующий снимок и вовсе отвратителен: она на пляже, в открытом купальнике, в кругу неведомых мне друзей. Как можно — без меня и в купальнике?! Ведь я совсем не знаю ее такой! И главное, никогда уже не узнаю.

Если бы я мог, если бы только мог перенестись в те затянутые песком забвения часы и минуты, прикоснуться к ней, взять за руку и увести! Если бы такое случилось, я никогда не позволил бы ей от меня уйти!

Я вынимаю из альбома фотографию — ту, где она с косой, затем достаю свой школьный выпускной альбом — и наши две фотографии ложатся вместе. Два красивых юных человека, которые еще ничего не знают друг о друге. Но которым суждено узнать многое, потому что вскоре они станут одним целым.

На мгновение я забываюсь и едва не произношу ее имя вслух…

Под утро я засыпаю и сплю долго, но неспокойно. Сновидений нет, или мне кажется, что их нет, а есть какое-то зыбкое существование между двух миров — материи и эфира. Я не бодрствую и не сплю и осознаю это какой-то отдаленной, потаенной стороной сознания. Осознавать-то осознаю, но не более того — самому себе, своему телу я не хозяин. Это не модное ныне поветрие — выход в астрал, никуда я не выходил и не порхал под потолком, пока тело оставалось в оцепенении, это нечто иное — как если бы душу заперли на заслонки в нежилой кладовке.

Потом меня что-то обеспокоило, и я нехотя разлепляю веки — у самого изголовья, на полированной поверхности журнального столика, вибрирует в режиме «без звука» мобильный телефон. Первое побуждение — послать звонящего к чертовой матери или вовсе отключиться от связи — не проходит: звонит Светлана Капустина.

В последнее время, когда она звонит, меня переполняет чувство стыда и непреходящей вины перед ней. Хотя в чем я, собственно, виноват? В недоведенном до конца соблазне? Нет, это не вина. А вина в том, что я неосмотрительно пробудил — нет, не любовь, ибо, как сказано у Пастернака, «пошло слово любовь», — а настоящее, но безответное чувство. И теперь, точно джинн из лампы Аладдина, вынужден повиноваться обстоятельствам, порожденным собственным легкомыслием.

— Доброе утро! — произносит она, слегка растягивая слова, как обычно говорят сомневающиеся в своем праве на общение люди. — Как спалось после вчерашнего?

— Кой черт спалось! Всю ночь точно на возу по ухабам ехал.

— Может быть, я не вовремя? У меня подарок к твоему празднику. Но если…