Себастьян Фолкс - Парижское эхо

Может, мне не хватало воображения? Мне и раньше порой казалось, что я так и не смогла до конца преодолеть типично детское восприятие истории как какого-то сказочного маскарада, чего-то, что на самом деле случилось в другой вселенной. В колледже нам всегда говорили, что нельзя относиться к истории как к «прошлому» или «иной жизни», и что на самом деле она – естественное продолжение настоящего, с которым связаны все люди, знают они об этом или нет. Профессор Путнам всегда советовала первокурсникам посетить вводную лекцию по квантовой физике, чтобы понять гибкую природу времени. Она водила нас на семинар по неврологии, где объясняли, как человеческий мозг создает иллюзию «себя» – «удобную фикцию», как называют ее специалисты. Путнам считала, что это поможет нам изменить представление об истории исключительно как о событиях с участием «великих людей» и перейти к осознанию истины: весь частный, личный опыт отдельных людей в конечном счете переплетен с общественной жизнью, создает ее ткань. И наша работа – исследовать эти отношения. На последнем курсе профессор задала нам цикл поэм «Четыре квартета» Томаса Элиота. Затем она велела повесить на каждую доску в каждой аудитории лозунг: «История – это Новая Англия сейчас». В оригинале Элиота эта фраза (только без слова «новая») встречается в финале четвертого квартета «Литтл Гиддинг», но, по мнению Путнам, впервые идея прозвучала во вступлении к третьему – «Драй Сэлвейджез», названному в честь скал, расположенных чуть дальше по побережью от того места, где она читала нам свои лекции.

Я была влюблена в происходящее и верила, что прошлый опыт человечества влияет на каждую секунду моего земного существования. Порой мне казалось, что мембрана смерти проницаема. Именно это чувство придавало моей работе настоящий смысл. Изредка я все же начинала сомневаться: вдруг я не справлюсь? В такие моменты мне становилось страшно, я очень боялась подвести людей, чья жизнь так сильно повлияла на наш сегодняшний мир.

Рю де Мартир петляла между винными магазинчиками, булочными и лавками с греческой и испанской бакалеей; попадались и французские – с рыбой и местными сырами. Перед поездкой на метро я решила немного побродить по окрестностям и вскоре очутилась на безымянной, ничем не примечательной улице. Первое, что я заметила, – букинистический магазин. Возле входа стояли ящики с книжным барахлом, но в витрине красовались старинные тома в позолоченных переплетах. Зайдя внутрь, я увидела седую женщину с пучком на макушке. Мы встретились глазами и улыбнулись, безошибочно определив друг в друге до боли знакомый типаж.

– Можно? – спросила я.

– Конечно, мадам. Смотрите, не стесняйтесь.

Спустившись по ступенькам в заднюю часть магазина, я оказалась одна в окружении деревянных полок. Я уже бывала в похожей комнате: такая же имелась в независимых книжных в Ипсвиче, Берлнигтоне, Массачусетсе и в Вермонте. Подобные места держат не ради денег, но из любви к знаниям. Я принялась листать фотоальбом со старыми видами Парижа и горожан. Там было все: уличные перекрестки, бары, газовые фонари, одинокие собачники в первых лучах солнца, мужчины и женщины под навесами кафе, ночные гуляки по пути домой. Совершенно тривиальные сюжеты, но композиция и техника мне понравились, да и само издание было неплохим, с приятной черно-белой печатью. Альбом охватывал период с 1934-го (год, когда на улицы Парижа вышли ультраправые радикалы) по середину 1950-х, включая время оккупации. Один снимок мне особенно понравился. Молодая девушка лет двадцати пяти, кожа – с легким оливковым оттенком, как у моделей Лартига, черные глаза-миндалины, а взгляд – и скромный, и вызывающий одновременно. Фотографию сделали в 1942 году. На девушке были строгий пиджак и боа из белого меха. Изысканный наряд, хотя совсем необязательно дорогой. Тонкие пальцы, легкий макияж… Такую красоту женщины, как правило, ценят больше мужчин. С виду типичная парижанка, но по рождению, возможно, и не француженка. Встречая таких женщин, обычно сразу хочешь узнать их получше: даже если они оказываются обыкновенными позерками, в их компании всегда весело.

Вглядываясь в лицо девушки, я чувствовала, как постепенно оживает ее взгляд. Говорят, что задача фотографа – «поймать» ускользающее мгновение. Но на снимке я видела не «пленницу», я видела свободу и движение. Никогда бы не сказала, что она «застыла в вечности». Такого вообще не бывает, даже если снимаешь сам себя на телефон. Щелчок затвора не останавливает момент, он есть часть этого момента.