Александр Карнишин - На самом деле

Утро было серое и печальное. Многие не выспались, поэтому на завтраке народа было мало. Хлеб был черствый. Явно и отчетливо вчерашний. Поэтому народ возмущался и обещал раззвонить в Интернете, какой паршивый тут пансионат.

Не хватало официанток. И те, что были, все время задумывались о чем-то и смотрели странно. Приходилось поторапливать, покрикивать. Это тоже было неправильно. Конвент — это когда все вихрится и танцует, гремит музыка, обслуживающий персонал летает улыбчивыми птичками, а участники конвента — дорогие гости.

Сказали еще, что обед может немного запоздать. Не успевают сегодня почему-то.

Василий Васильевич, вставший раньше всех — он уже спал совсем мало — успел с утра поругаться с администрацией, и ему оказывали особое уважение. Усадили за отдельный столик, к которому он пригласил самых ближних, кормили быстро, улыбались приятно. В общем, надо, надо ругаться. Иначе такой «совок» будет — мама, не горюй!

После завтрака собрались перед главным залом в фойе. Ругали местную связь: у всех и разом с чего-то отключились телефоны. Ни домой позвонить, ни принять ничего. И Интернет местный тоже кончился.

Организаторы носились, как встрепанные. Не завезли каких-то гостей к какому-то мероприятию. Но Иван, подумав, просто помахал рукой одному, другому, третьему и пошел снова в номер. Там еще было что выпить и закусить. А главное — можно же было пообщаться!

Оказалось, что Сергей уже написал свежие пол главы про войну. И использовал все, что видел, конечно. А Стёпа завернул опять что-то экзе… Экзенцисти… Тьфу, черт! В общем, не для всех что-то. И там образ сосны, как образ России, которую вырывает из привычного чернозема… Ну, и так далее.

— А тут чернозем, что ли? — стали присматриваться из окна к сосновому выворотню.

— Какой чернозем? У нас всегда в этой полосе так и назывались — Нечерноземье. А чернозем — это на юге. Это вот под Воронежем, да на Украине, небось. Так что ты, Стёпа, про чернозем загнул.

Но Стёпа напомнил о том, что пишет писатель не о том, что видит, а о том, как чувствует. И если в книге только то, что видел, так и Толстой бы ничего не написал. И был бы один Чехов. Тут заспорили о значении этих фигур в литературе. Потом перешли на фантастику. Называли фамилии, стараясь не упомянуть присутствующих, раздавали эпитеты. Самое популярное слово было — «отвратительно».

Организаторы ходили по номерам, что-то говорили о транспорте и о банкете, который тоже с какого-то перепугу перенесли. И еще, что в знак поддержки фантастики руководство пансионата разрешило задержаться на день, а то и на целых два. С питанием и все такое. Организаторам кричали «ура» и поили их водкой. Потому что именно водка еще оставалась.

Доели сало, попели старые песни, послушали новые стихи.

Настроение у всех было благодушное и приятно расслабленное.

— А конвент-то в этом году просто вот душевный какой-то, — говорили, расходясь. — Лишь бы, тьфу-тьфу-тьфу, не в последний раз.

Пора было идти на разные общие церемонии и потом опять на ужин.

— Вечером здесь собираемся?

— Или здесь, или сходим все же к Василию Васильевичу. А то неудобно как-то. Он нас, выходит, посетил, уважение оказал, а мы его вроде как игнорим, что ли…

На том и порешили.

Телефоны у всех до сих пор так и не работали. Но тут уж администрации сказать было нечего. Сотовая связь не от них зависит. Поэтому ругались просто так — в воздух.

— Слушай, — придержал Иван Сергея. — А вот если бы вот так сверкануло прямо над нами? Тогда как?

— Ну, как… Воронка — и ни одного фантаста.

— Выходит, повезло, значит?

— Ну, вроде того.

И они пошли награждать отличившихся, радоваться вместе с награжденными, кричать и веселиться. Потому что конвент, что ни говори, удался на славу.

Особенно, если еще и банкет получится.

И еще один этаж. Давай-давай-давай… На площадке передохнем, как дотащим.

— Уносите сейчас же свою мебель! Вы мешаете жильцам!

— Ладно, ладно, мамаша, не шумите. Это мы тут нашего командира перевозим.

Увидев погоны, злобная старушка сразу стала улыбаться и усиленно жалеть «бедных солдатиков». Теперь, небось, целую неделю на почерневшей от времени скамеечке, что вкопана у подъезда, будет обсуждать с такими же старушками, какие все-таки гады, эти отцы-командиры. Как они эксплуатируют труд своих солдат. Что солдаты — мы, то есть — это для них просто, как рабы настоящие. Старая она, дурная… Да мы на самом деле просто рвались в добровольцы, лишь бы из части выпустили. Увольнительную не дождаться, служба посменная, между сменами сплошные учения строевые, да боевые. А тут — целый день фактически на воле. Даже без пилоток — оставили их в машине. И расстегнулись чуть не до пупа, потому что жарко. А капитан на это — ни слова. Не требует, чтобы застегнулись, чтобы головной убор и прочее отдание чести.