Александр Брежнев - Софринский тарантас

— Насчет девочек не беспокойтесь, не подзалетите. Мало того, у них «спиральки»… А «хату» я вам за четвертак гарантирую. Деньги на бочку и вперед…

— Разберемся… — соглашающе кивнул ему Миша и, для начала сунув червонец, попросил, чтобы он принес девушкам шампанского.

Миша показался мне уже больно каким-то растерянным, раньше, когда он куда-нибудь далеко уезжал, он не был таким. Веселость была основной чертой его характера. А тут он вдруг как-то быстро сник.

— Что с тобой?.. — спросил я его.

— Кантри-флай!.. — прокричали девушки Мише. Он кивнул им, сделав радостное при этом лицо. Затем взглянул на часы и сказал: — Ты посиди покудова здесь, а я к Арону схожу за фотками, он их, наверное, уже сделал…

Девушки не выпускали его из поля зрения, и, чтобы они не волновались, Мишка открыл шампанское и, подойдя к сцене, угостил их прямо в танце. Они выпили с жадностью полные фужеры, а то, что осталось в бутылке, Мишка поставил на их стол, предупредительно крикнув:

— Девочки, вы танцуйте, а я за фотками схожу и вернусь, — и торопливо побежал к выходу.

Толстяк официант подошел ко мне и поинтересовался, кто мы и откуда. Он думал, что мы приехали с Севера. Но я объяснил, что мы местные, просто Миша поэт и едет читать стихи в Читу. Узнав все это, официант ко мне больше не подходил. Затем чуть попозже он подошел к столу, взял недопитую бутылку шампанского и, что-то сказав танцующим девушкам, повел их знакомить с двумя пожилыми мужчинами. Девушки вежливо поздоровались с ними и ушли, даже не посмотрев в мою сторону.

— Где они?.. — кинулся Миша ко мне, положив на стол две цветные фотки. Я объяснил, как все было. — Ну и гад… — выругался он на официанта. — Они же девки простые, они картошку с колхозных полей, чтобы с голоду не умереть, руками копают. А он ими торгует. Мразь, я сейчас убью его…

Я кинулся его успокаивать.

— Понимаешь ли ты… — чуть не плача, начал он. — Мне жалко их… Их надо спасать, а он их в яму толкает. Мало того, сегодня вечером он за «хату» и с них деньги будет изымать… — увидев вышедшего из кухни толстяка официанта, он кинулся к нему. — Где они? Сейчас же верни их. Иначе я тебя отфарширую… Ты у меня как пес залаешь. Хочешь, я тебе за это дело… прямо сейчас же здесь по роже дам.

Толстяк, покраснев, замешкался, виновато заморгал глазами. А затем, покосившись на метрдотеля, сказал:

— Делайте со мной что хотите, но я не виноват. Этих двоих пожилых я не знаю. Они приехали на машине, попросили девок. Вот я и позвал…

— А «хата» чья? — заорал на все кафе Мишка.

— Насчет «хаты» они со мной не договаривались. Это их трудности… — пробурчал он. Миша чувствовал, что официант что-то недоговаривает, но пытать его было бесполезно. Девушки ушли, а точнее, их ушли, и прошлое не вернешь.

— Да не волнуйся ты… — словно жалеючи его, произнес официант. — Завтра в это же время они опять припаркуются… Они в нашем кафе загвоздились.

— Да пойми, я не об этом… — сказал тихо Мишка, немного успокоясь. — Допустим, если бы твоя дочь вот так бы… Ты бы небось ей волосы вырвал. Короче, гад ты… без всякого стыда девками торгуешь…

Официант хотел увильнуть. Но Миша грубо остановил его.

— Бутылку шампанского верни на стол, и чтобы больше я тебя возле нашего столика не видел…

Буквально через несколько секунд официант вернул нам бутылку. Миша постарался не обратить на это внимания. Он смотрел на фотографии, которые сделал Арон, и качал головой.

— Когда слово не побеждает, побеждает кулак… — сказал он вдруг и что есть мочи грохнул кулаком об стол. — А еще себя фотохудожником называет, вместо «вставной челюсти» на фоне мешочников сфотографировал. А это что за нога — отрезанный ломоть… Видно, он не фотарь, а какая-то нечисть… — и, вздохнув, добавил: — Кто-то же там, наверху, за такие деньги разрешает ему народ хомутать. Без протекции он бы на этот проспект не выбежал.

Я в удивлении стал рассматривать фотографии. В кадр попало все, кроме «вставной челюсти», специально заказанной Мишей. За нашей спиной с сумками и узлами стояли притомленные очередники-иногородцы, собиравшиеся, видимо, сразу же после нас запечатлеться на цветном фото. Среди них больше всего выделялся какой-то великовозрастный южанин с картузом-аэродромом на кучерявой голове и в желтой фирменной майке, на левом плече у него лежало три пары белых женских сапог, как следует стянутых офицерским ремнем. Нижняя челюсть его была одутловатой, кроме этого, она так сильно удлиняла его лицо, что без всякого труда доставала груди. «Может, это и есть вставная челюсть?.. — подумал я. — Видимо, фотограф, неправильно поняв нас, произвел фотографирование на фоне южанина…»