Александр Брежнев - Софринский тарантас

— Угадай?.. — засмеялась и, не дожидаясь от него ответа, легким взмахом руки оттолкнула от себя дуновение слабого, неожиданно возникшего ветерка и добавила: — Не сердись. Я оказалась совсем другая…

Она пренебрежительно усмехнулась. Затем немножко небрежно посмотрела на него и отряхнула заснеженные полы шубы.

— Раньше любила, а сейчас не знаю… — сказала она, превозмогая какую-то тоску.

Он опешил. Вино, которое он вылил на снег, алело, и его уже ни с чем нельзя было спутать. Нет, нет, в его душе не было ни страха, ни стыда. Огромная рана вновь зазияла в ней, и хорохориться ему уже было ни к чему.

На какой-то миг весь мир перед его глазами стал бестелесным и безликим. Даже не было звуков. Снег перестал падать на землю. Он завис в воздухе. Казалось, тронь его, и он зазвенит. Впереди стояла огромная машина без дверей. А может, просто кто-то пытался из нее выйти.

Ему боязно ступать на красноватый снег. Вино ни с чем не спутаешь. Тем более если это вино из бокала его любви…

Был миг, когда захотелось вдруг бросить ее и убежать. Но народу на улице не было ни души. А для этих целей нужна толпа и неразбериха, чтобы потом свалить на то, что потерялся, растерялся или что-то в этом роде.

Все так же подвешены в воздухе снежинки. И впереди вместо кафе какое-то очертание белизны. Пальцы одеревенели, и теперь кажется, что они созданы лишь для того, чтобы цапнуть кого-нибудь по морде. Драка с кем-нибудь тоже могла бы послужить поводом, чтобы покинуть ее. Но улица по-прежнему была пустынна.

В каком-то изумлении она смотрит на него и говорит:

— Ну что же ты стоишь? Открывай дверь…

— Это такая дыра, — пролепетал он, приходя в себя.

За спиной пронеслось несколько машин. Затем к нему подошел маленький мужичок в комбинезоне. С добродушнейшим видом сказал:

— Браток, разреши прикурить.

Он достал зажигалку и прикурил ему.

— Спасибо, — сказал тот и, поправив свой комбинезон, задымив сигареткой, побежал по улице, которая постепенно оживала, становясь суматошной и беспорядочной.

«Все против меня…» — подумал он к своему сожалению, уже всерьез не воспринимая ни ее саму, ни ее день рождения.

Его глаза наполнились слезами. И снежинки вновь запрыгали, закружились в воздухе и стали блуждать и теряться. Щеки его покрылись румянцем. Руки размякли. Она что-то сказала. Он, не слыша ее, тихо улыбнулся.

«Все, все, даже зернышка надежды нет. Одно название…»

Искренность исчезла. И он понял, что теперь начнется игра. Говорить то, что не нравится, и не говорить то, что нравится.

Напрягшись, взялся за дверную ручку.

— Видишь, какая я критикесса, — засмеялась она. — То о талонах говорила, а теперь вот изрекла, что ты разонравился.

— Надо же, до чего дверь туга, — пробормотал он, а про себя подумал: «Нет, я, кажется, все равно ее люблю…»

Они вновь встретились взглядами. Он поразил ее какой-то детской робостью. А она его спокойствием и хладнокровием. Стояла себе как ни в чем не бывало и глазами помаргивала. Точно он и есть тот самый подвешенный человек-талон, сломленный, побежденный и которому навсегда отказано в любви.

Он вытер глаза, и вновь, как и прежде, предоставив себя самому себе, зашел вместе с нею в кафе.

В зале на втором этаже, где заказан был столик и куда они медленно поднимались, было шумно. Грохот аплодисментов перебивался криками. Платья были желтые, синие и зеленые. А на шеях многих мужчин и женщин были красные шарфы. Вспомнив вино, он вздрогнул.

— Как здорово! — сказала она и добавила: — Мне ничего больше и не надо…

Стол в кафе был красный. Скатерть белая. Он заказал ей все, что было в меню. И когда принесли коньяк, быстро его разлил и сказал:

— Открывай ставни и зазывай всех в дом. Сегодня у тебя день рождения. Я поздравляю тебя!

Она поставила цветы в синюю вазу и, взяв стопку, тихо сказала:

— Я очень благодарна тебе, что ты решил меня встряхнуть.

— Да здравствует твой день рождения!

— Да чепуха это все, — засмеялась она. — Дата ведь не круглая.

— Тем лучше, — улыбнулся он.

Они чокнулись стопками. Он поцеловал ее в щечку, и они одновременно выпили.

Тело наполнилось истомой.

Когда они выпили снова, она сказала:

— Учти, я долго сегодня с тобой быть не могу. У меня послезавтра экзамен.

— Какой может быть экзамен, — сказал он. — Ведь у вас сейчас каникулы.

— Для кого каникулы, а для кого нет. Физику я завалила, вот и приходится ее пересдавать.

— А почему ты мне об этом не сказала, когда я тебе звонил?