Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Все как в аптеке, – сказал Севка, отряхивая от пыли мятый пиджачок. И посмотрел выжидательно.

Митя слазил в сумку на багажнике мотоцикла, потом в карман, честно отдал всё обещанное.

Севка спрятал обещанное и во внутренние карманы пиджака, и в нагрудный, оглянулся на вход и хмыкнул:

– Ты что, к ней клинья бьешь?

– А тебе не похеру мороз? – ответил Митя с широкой улыбкой.

– Да похеру, интересно просто. Девка отпадная, ничего не скажешь. А что не видит, так даже лучше – в случае чего ни твоей похмельной рожи не увидит, ни фонаря под глазом. Можешь ей заливать, что ты Ален Делон… То-то мы голову ломали – с чего это ты взялся тимуровца изображать да еще своими собственными бабками рассчитываться. А оно вона что. Глаз на нее положил.

– Идешь ты боком, товарищ Всеволод, – сказал Митя без малейшего раздражения, наоборот, чуточку польщенный.

– Да, я б такой тоже вдул со всем усердием…

– Иди сам над собой поработай, – сказал Митя. – По три сексуальные ходки за ночь, не меняя руки.

– Молодые вы еще, – не без печали сказал незнакомый Мите шофер. – В ваши годы козленку увидишь – уже встает, а теперь одной рукой ее за звезду держишь, а второй хрен теребишь…

Митя посмотрел на него не без скрытого превосходства, как и Севка, отнюдь не твердокаменный по части супружеской верности. Годочков этому пузатику не менее сорока пяти, подумал Митя с тем же превосходством. Он категорически не мог представить, что сам когда-нибудь будет таким же и станет таким же макаром обходиться с девками. Сама мысль об этом казалась нелепой и нереальной.

– Ты как, к нам не надумал? – спросил Севка. – Зайца, точно тебе говорю, через неделю по собственному желанию вышибают, спалился Заяц, хоть и старый дояр. Ну да никогда не знаешь, где налетишь… Местечко освободится. А к ним, сам знаешь, с улицы хрен попадешь. Тут нужен не блат, а великий блат. В нашем лице.

– Да знаю, – сказал Митя. – Как-то оно не тянет…

– Деньги дурные, дурило. Ты таких и не видел. И свободы не меньше, чем у тебя сейчас. Прикинь хрен к носу, время есть. Ладно, мы покатили…

Они попрощались за руку, и контейнеровоз поехал к воротам. Ну конечно, не терпелось Севке вернуться на товарный двор и вмазать калымной. Вот это-то Митю и останавливало от перехода в «дояры». Севка ничуть не преувеличивал – и свободы там было не меньше, чем у него сейчас, и деньги дурные. Вот только пили там зверски – с утра, съехавшись к началу дня, принимали пару пузырей, да не вина, а исключительно чего покрепче, по ходу работы то и дело догонялись, а вечером, уже опять собравшись всем коллективом, прежде чем разъехаться по домам, устраивали уже банкет на пару наскоков. И так – без перерывов на выходные и праздники. Севка сам говорил, что за полгода ни дня трезвым не был. А их бригадир с идеально к нему подходившей фамилией Гудим, услышав это, расхохотался и изрек:

– Интеллигент ты еще, Севка. Я тут пять лет работаю и трезвого дня не помню…

Вряд ли он врал. Именно эта жизнь «дояров» Митю и останавливала от вступления в их невеликие, но крайне сплоченные ряды. При всей любви их кодлы к винишку пить так, да еще главным образом водку, уж чересчур…

Бросил окурок в разинутый клюв железного пингвина, крашенного, в подражание настоящему пингвину, в черно-белое, – недавно именно такие урны по всему Аюкану и натыкали. Посмотрел направо – к нему целеустремленно чапал Акимыч в своем всегдашнем песочного цвета ношеном костюмчике, седой, но без намека на лысину, с планками в пять рядов. Ровесник Митиного отца, тоже с двадцать третьего, – три года назад, через две недели после того, как Митя угодил в почтари, первой его телеграммой на этот адрес была как раз поздравительная Акимычу с пятидесятилетием. Почтового ящика, куда обычно такие беспощадно швыряли, тут не имелось, пришлось тащиться на вахту, а на вахте сам Акимыч и болтался. Да и потом каждый год Акимычу шли поздравительные, и с днем рождения, и со всеми праздниками, всякий раз городов из нескольких.

– Разгрузили контейнер? – деловым тоном поинтересовался Акимыч.

– В лучшем виде, – сказал Митя самым миролюбивым тоном.

– А ты, значит, бескорыстный помощник?

– А как же, – сказал Митя. – Мы, советские комсомольцы, именно так ВЛКСМ и воспитаны. Как в песне про Неуловимых поется: вы нам только шепните, мы на помощь придём…

– Ну-ну… – с непонятной интонацией сказал Акимыч, меряя его взглядом, каковой, должно быть, считался у него проницательным. – Без шлема сегодня?