Александр Бушков - Темнота в солнечный день

Конечно, эти умоляющие нотки были в какой-то степени наигранными, но все равно было приятно, что она просит у него разрешения, как у хозяина, к тому же в присутствии мужика старше Мити на десять лет, самого настоящего художника.

– Будет тебе «Плиска», и не наперстком, – сказал Митя. – Как только скажешь наконец подробно и внятно, чем закончилось в клинике. Я ж как на иголках сижу. Рубенс – мужик свой, при нем можно, это ж, в конце концов, не о гинекологии речь идет…

– Подробно не смогу, – сказала Марина. – Я ж не видела, что со мной проделывали, знаю только, что исследовали какими-то приборами, но не больно. Ничем не кололи, ничего такого. Расспрашивали много, но все это не повторить, да я и не запомнила многого… А вот внятно – пожалуйста. – Она старательно выговорила, явно повторяя чьи-то слова: – «Конечно, стопроцентной гарантии нельзя дать никогда и ни для чего, но шансы вернуть вам зрение огромные». Вот так сказали в заключение.

– Профессор этот? Светило?

– Митька, ну какой ты… – рассмеялась Марина. – Они не представлялись, откуда мне знать, кто был кто? Но санитарка, когда меня потом провожала в палату, сказала: «Там и шантарский профессор был, большущий спец по глазам, на Запад лекции читать ездил». С таким почтением это у нее прозвучало… У меня еще больше надежды прибавилось. В общем, послезавтра положат на операцию.

– Надолго? – вырвалось у Мити.

– Они не сказали. Такое впечатление, что и сами пока сказать не берутся. Обронили: на неделю самое малое…

Митя принес третью коньячную рюмку, наполнил все. Опять-таки привычно, осторожно протянул правую руку Марины так, чтобы она коснулась ножки бокала кончиками пальцев. Оторвал от ее половинки цыпленка ножку, навел на косточку пальцы Марининой левой руки. Курица хороша еще и тем, что слепым управляться с ней гораздо проще, чем с какими-то другими кушаньями, – не нужно никаких ножей-вилок-ложек, можно преспокойно есть руками. Тем более что они не в ресторане, не на банкете – на домашнем застолье. Так что и зрячие преспокойно могут обойтись руками.

– За успех! – сказал Митя.

Рубенс чисто машинально потянулся было чокнуться, но тут же отвел руку, сообразив, какая это трудная задача для Марины. Опрокинули до донышка. У Мити с Рубенсом прошло отлично, а вот Марина чуточку закашлялась, но предвидевший такой оборот Митя проворно подсунул ей стакан с лимонадом. Она запила, и все уладилось. С удовольствием откусила кусочек цыпленочьей ножки, прожевала. Шеки быстро раскраснелись.

– А вот интересно, Виталий… – сказала она. – Когда я буду видеть… Если вы с меня второй портрет нарисуете, будет видна какая-нибудь разница? Между мной прежней и нынешней? В глазах, в лице…

Рубенс думал долго и, сразу видно, старательно. Потом пожал плечами:

– Вот честное слово, Марина, не знаю, что и сказать. Не было у меня таких случаев… да и в истории живописи я что-то подобного не припомню. Я так думаю, тут только экспериментом и можно решить. Нарисую вас зрячую, все вместе посмотрим, будут ли отличия…

Томка инструкции выполнила в точности – выскочила из школы одной из первых, так что они успели не спеша дать ей должные наставления, прежде чем разновозрастная школота хлынула потоком. Ни малейшей ностальгии они с Сенькой при виде этого зрелища не испытывали. В общем и целом воспоминания о школьных годах были ни плохими, ни хорошими – просто-напросто прожили десять лет по разным глупым регламентам, всякое случалось – и грустное, и веселое. Кое-что просто приятно вспомнить – скажем, некоторых девочек или тот случай, когда они в кабинете физики соединили на распределительном щите два штекера тонюсенькой, незаметной снаружи проволочкой, и малость дурковатого Петьку-физика тряхануло так, что он долго не мог опомниться. Но при чем тут ностальгия?

Мотоциклы они, конечно, оставили у школьных ворот и стояли сейчас рядом с Томкой, держа шлемы в руках. Внимания на них никто не обращал – мало ли по какой надобности заявились два прилично выглядевших парня? Разве что иные созревшие старшеклассницы любопытно постреливали глазками, на иных не грех бы и отвлечься, но они вышли на серьезное дело…

– Вот он, – тихонько сказала Томка. – Видите, справа на лестнице, трое? Мафиози – посередине, с желтым портфелем. А эти двое – шестерки. Это они Людку…

Переглянувшись, Доцент и Сенька увидели в глазах друг друга одно и то же выражение: удивление, разочарование… Больше все-таки разочарования. Они не удивились бы, узрев накачанного спортсмена, с которым пришлось бы повозиться всерьез (попадаются и такие среди старшеклассников), или просто расхлябанного, нагломордого персонажа с ухваточками первого хулигана школы вроде Витьки-Ешака или Фиксатого Женьки их собственных школьных времен.