Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– И чем кончилось? – с любопытством спросил Митя.

– Обломом, – фыркнула Юлька. – Инка – девочка решительная и резкая, когда надо, это не Женечка-тихоня… Схватила какой-то графин, встала у окна и спокойненько так сказала: сейчас разобьет окно и будет орать на всю улицу, что ее насилуют. А этаж был второй, улица людная, времени всего-то пятый час дня… И разбила бы, будь уверен. Ну, философы струхнули и дали ей спокойно уйти. Только на прощанье обругали по-своему: отсталой, дунькой деревенской, всякими такими словечками. А Инка за словом в карман не лезет, и язычок у нее острый. Она им, когда уже открыла дверь, сказала примерно так: на этом вашем цивилизованном Западе, давно известно, и мужики друг друга в попу понужают. Вот вы сначала эти просвещенные традиции освойте, друг на друге потренируйтесь, а потом к девочкам с групповым сексом лезьте. Рассказала нам потом – вот Женька теперь и боится взрослых вечеринок панически. Ну, я ее попробую убедить, что и приличные компании есть…

– Да уж попробуй, – сказал Митя. – Сенька рад будет.

– Приличные-то приличные… – каким-то загадочным тоном сказала Юлька. – Вот только занавесок у вас там три. Значит, и кроватей три? Вы туда девочек водите, да? Нет, я не сомневаюсь, что по согласию. Но водите? Молчишь? – Юлька засмеялась. – «Адъютанта его превосходительства» помнишь? «Пал Андреич, вы шпион?» – «Видишь ли, Юра…»

– Ну ладно, – сказал Митя. – Водим. Не извращение же, в конце концов. И люди мы взрослые. И девочки совершеннолетние, и никто их не принуждает. – Он решил согласно правилам честной мушкетерской дуэли ответить ударом на удар. – Я ж тебя не спрашиваю, как получилось, что ты довольно умело целоваться научилась…

– А я могу рассказать, если хочешь, – спокойно сказала Юлька. – Ничего тут стыдного нет. Весной, в последней четверти, я с одним мальчиком задружилась. Из десятого. Месяца полтора дружили. Мне даже завидовали некоторые, а одна его одноклассница из ревности даже мое пальто в раздевалке мелом сплошь исчертила. Я потом в школе полтора часа торчала, мел счищала, но все равно пришлось пальто в химчистку отдавать. Вот… Видный такой был мальчик, в футбол за школьную команду играл, читал много, мне стихи читал. Полтора месяца все шло отлично, а потом… – Ее голос зазвучал грустно. – Он мне стал под юбку лезть. В самом прямом смысле. При каждом удобном случае, со страшной силой… И чуть ли не открытым текстом стал твердить, чтобы я с ним спала. Иначе бросит. Не думай, я в него не влюбилась, – торопливо добавила Юлька. – Просто он мне очень нравился. Но все равно, я была не готова… я и сейчас не готова. Так ему и сказала. Он не сразу отстал, где-то через недельку, когда понял, что я не уступлю. Но отстал. Да еще на прощанье мне пару гнусностей сказал. Не матом, но лучше бы матом….

– Это как?

– Ну, понимаешь… Повторять не хочется. Примерно так: таких, как я, дешевок, в школе три этажа. Хоть я из себя и строю принцессу, а все равно в конце концов дам какому-нибудь блатарю в подвале после бутылки портвейна…

– Сучонок… – покрутил головой Митя. – Это он от обиды, ты разве не поняла?

– Да поняла… И все равно неприятный осадок остался. Ты не думай, все давно забылось и не колышет. – Она помолчала и с некоторой тревогой спросила: – Митя, я в твоих глазах не сильно упала?

– Да чепуха, Юлька, – искренне сказал Митя. – Даже приподнялась чуточку: оказалась умницей и не стала на эту дешевую приманку ловиться: «Или дай, или брошу». А ведь некоторые дуры ловятся…

– Значит, ты ко всему этому спокойно отнесся?

– Ну а как же иначе? – пожал плечами Митя. – Юль, мы с тобой не вчера на свет вылупились. У каждого было прошлое, ошибки какие-то… Да они у всякого, если покопаться.

– Спасибо, ты хороший, – сказала Юлька, чуть теснее прижавшись к нему. – Я тоже понимаю: у тебя прошлое, да ты и постарше. Так что не думай, я к этим вашим занавесочкам спокойно отношусь. Взрослая жизнь, что скажешь… Митя…

– Да?

– А вот такой нескромный вопрос: почему ты мне ни разу стихов не читал? Не обязательно тех, что сам пишешь, вообще…

– Как-то не подумал, – сказал Митя. – Вот честно, как-то не было такой привычки.

В некотором смысле он ничуть не врал. Первый раз в жизни он читал стихи девушке недели три назад – Марине посреди очередной жаркой приятнейшей ночи. А вот после этого стихов друг другу они не читали, убедившись в полнейшем несовпадении вкусов. Это любимые фантасты, вообще многие писатели у них оказались общие, а вот с поэзией, быстро выяснилось, обстояло с точностью до наоборот. Митя тащился – вульгарное выражение в применении к поэзии, но что поделаешь – главным образом от Киплинга, Марина прямо-таки млела от Ахматовой (которую Митя терпеть не мог, ахматовские стихи ему казались какими-то неестественно вычурными, тщательно слепленными так, чтобы было красивше). Так же обстояло и с остальными. Устроив как-то своеобразный вечер поэзии (истины ради, опять-таки в постели) и перебрав каждый свою дюжину любимых поэтов, выяснили, что общий любимец у них один – Вознесенский. И после этого больше друг другу стихов не читали, зато о прозе говорили много.