Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— Кто стер запись? Кто, я тебя спрашиваю?

— Какая разница — кто стер, важно, что улики нет. Ты, как я пониманию, на нее делал ставку. Если тебе будет легче от того, кто стер, скажу — моя жена. Ты же забегался в туалет после приема подсыпанного в чай мочегонного. За все платить надо.

— Сука! — завопил Ильин, но получил апперкот в челюсть и умолк.

— Тебе лучше навсегда исчезнуть, Павел Артемьевич, иначе тебя загребут, как организатора массового убийства.

— Сколько там трупов? — холодея, спросил Ильин.

— Откуда ж мне знать, я все время был на базе, тебя сторожил. Разве тебе ничего не сказал подстреленный Длиннорукий?

— Я его не видел и жду.

— Не дождешься, кинул тебя Длиннорукий. Забрал свою машину, оставил простреленную «Вольво» и рванул. Он мне, правда, брякнул, что всем крышка, мол, гостей на одной машине перестреляли, да уйти не смогли: наших тут же замочили и гаишника тоже. Главное пистолеты и трупы там остались, только раненому Длиннорукому повезло уйти. Следствию не составит труда выяснить: кто в кого стрелял, Павел Артемьевич. Так что вышка корячится. Твои награбленные денежки не помогут, потому как тайник твой пуст. Длиннорукий знал его, но почему-то матерно ругался. Неужели до него кто-то обобрал?

Ильин схватился за сердце, широко раскрыл рот.

— Вот этого не надо, Павел Артемьевич, не дай Бог, окочуришься в кресле. Прими-ка нитроглицерин, — не на шутку испугался Алексей. Он быстро выдвинул стол, выхватил оттуда пузырек с пилюлями, высыпал на ладонь и сунул одну в раскрытый рот, под язык. — Соси, Павел Артемьевич, нехорошо с синяками умирать, да еще в кабинете. Отпустит, я помогу добраться тебе до машины. Уезжай с Богом, и ложись на дно, как делает сейчас Длиннорукий. Смотри, как бы он тебя за пустой тайник не достал. Зол, как негра Отелло, можешь увянуть в его цепких пальцах, как красотка Дездемона.

Алексей собирался еще дальше нагонять страх на своего шефа, но тот оклемался от удара, решительно замахал руками и, наклонив голову по-носорожьи, тяжело ступая, неудержимо ринулся из кабинета.

Ильина больше никто не видел. То ли он растворился как утренний туман, который являлся неизменной атрибутикой Красноярска, то ли выпал в осадок в иных краях. Поиск его все же продолжался, так как на его шею свесили всех собак в деле о кровавой драме на сорок пятом километре. Патрон Ильина Семушкин, по слухам, изрядно понаделал в штаны, когда дотошный следователь пытал его различными вопросами: почему он прежде всего бросился сообщать Ильину о разбое, а не в милицию? Предупредил о грозящей опасности в грязно проведенной операции? Кстати, Семушкин оказался последним, кто с ним живым, заметьте, живым (как будто с мертвым, невольно отметил про себя Семушкин, можно общаться по телефону) общался по телефону! Но внутренняя ирония Семушкина осталась не высказанной, да и, слава Богу. Нельзя уличать ни в чем следователя. Он тоже имеет самолюбие и может закусить удила. Но, тем не менее, убийственная логика тянувшего свою нить следователя вконец добивала несчастного. Как прикажете понимать действия ответственного лица, подозрительно находившегося весь день в районе следования потерпевших?

Семушкин пыхтел и краснел, ему жарко, гораздо жарче, чем в Ачинской сауне, где с обеда принимал ее в обществе двух веселых, без комплексов, девушек и председателя потребсоюза города. Дотошный следователь снял последний вопрос лишь, когда проверил достоверность объяснений Семушкина о сауне. Действительно, тот уже парился, когда рефрижераторы пересекали границу региона. Семушкину пришлось побегать по партийным инстанциям, слезно прося защиты от недоумка следователя, который необоснованно наезжает на честного человека. Нашлись кое-какие сигналы на Ильина, которые Семушкин по крупицам собирал для обобщения, да не успел донести, закрутился, не подозревая, что в его ведомстве сидит матерый гангстер.

Через неделю к Семушкину явился отставной афганский интендант и попросился на вакантное место известной ему базы. Рекомендательное письмо исходило от регионального Союза афганцев, успевшего заявить о себе, как о немалой сплоченной силе.

У отставного интенданта документы были в порядке, звание — подполковник. Семушкин, изучая, посмотрел на него.

— Я от недругов Ильина, — тихо, но внятно проговорил интендант. — Не хотите неприятностей, принимайте.

Семушкин больше не колебался, на углу заявления наложил резолюцию.

Вечером, когда стихли рабочие звонки в офисе кооператива «Узлок» раздался хлопок, похожий на выстрел с глушителем. Пробка ударилась в потолок, и три бокала наполнились янтарным пенящимся вином. Игорь Костячный, в кругу Николая Парфенова и знакомого отставного интенданта, праздновал победу над ильинской организацией и рождение торговой империи под непонятным названием «Агюст-фирма», что означало: товары с юга.